Партизанский отряд "За Родину". В ВЯЗЬМЕ.

И Т Суетнов, командир отряда Реванш

В деревне Косткино партизаны Ивана Богданова обнаружили небольшую подпольную группу. Самым энергичным в этом маленьком коллективе был А. А. Гурченко. Леша Гурченко, московский комсомолец, в 1940 году вместе с другими товарищами был направлен Центральным Комитетом ВЛКСМ и Наркоматом внешней торговли СССР на работу в Латвию. Там его застала война. В августе 1941 года он получил назначение в 19-ю армию и стал помощником начальника Военторга. 19-я армия тогда занимала оборону северо-восточнее города Ярцева, а тылы ее располагались на станции Вадино. В конце октября после тяжелых боев под Вязьмой, пробираясь из окружения, Гурченко встретился с. девушкой, кассиром Военторга армии, звали ее Шурой. Шура до войны жила в Вязьме. Недолго думая, они решили зайти в Вязьму и у знакомых Шуры запастись продуктами.

Вязьма казалась безлюдной. В городе осталось всего несколько сот жителей, и те старались не показываться на улицах. Приказы немецкого командования запрещали людям выходить из дома с наступлением темноты. Запрещалось хранить оружие и оказывать какую-либо помощь советским военнослужащим. Вот в каком стиле писались эти приказы: «Кто укроет у себя красноармейца или партизана, или снабдит его продуктами, или чем – либо ему поможет (сообщив, ему, например, какие – нибудь сведения), тот карается смертной казнью через повешение…»

И Н Скрипка начальник штаба отряда Реванш

Приказов было много и каждый пункт в них заканчивался словами: «будет повешен», «будет расстрелян». Исполнялись они гитлеровскими солдатами с немецкой пунктуальностью. Припозднившиеся путники, захваченные на улицах города, расстреливались на месте. В Бозне немецкий конвоир застрелил Николая Афанасьева за то, что тот подал пленному красноармейцу кусок хлеба. Старый житель Вязьмы В.И. Мурашевский был зверски убит гитлеровским солдатом среди бела дня на улице только потому, что не понял, чего хочет от него этот фашистский выродок. В одном из домов на Красноармейском шоссе нашли приют двенадцать тяжелораненых красноармейцев, они были расстреляны вместе с хозяевами дома и их малолетним сыном. Каждый день кого – то арестовывали или вешали в Вязьме.

Гурченко и Шура об этом не знали, они шли по городу и удивлялись его безлюдности. Друзей в Вязьме не оказалось – они успели эвакуироваться; хозяйка дома, у которой Шура снимала комнату, не обрадовалась их появлению. Шуру, «старую квартирантку», согласилась временно оставить у себя, Алексею же сказала коротко и с откровенной неприязнью:

- А по тебе, милый, веревка скучает…

Хозяйка рассказывала, что в городе почти ежедневно проводятся облавы и обыски. Военнослужащих расстреливают, в лучшем случае отправляют в лагерь, железнодорожников под конвоем уводят на работу. В депо и на путях железнодорожники почти всегда под конвоем. Лагерь – это тоже смерть, безвестная и страшная. Масса людей, кого не добили еще голод и мороз, заключена в подвалы недостроенных и полуразрушенных цехов завода, строившегося на окраине города (на территории мясокомбината), здания не отапливаются, питание – раз в сутки банка баланды, пленные мрут сотнями, бегут, их ловят, расстреливают или снова загоняют в эти подвалы.

А А Кошечкин комиссар отряда Реванш

Женщина говорила правду, Гурченко скоро сам убедился в этом. С тяжестью в душе оставил Алексей Шуру в доме ее недоброй хозяйки. К вечеру он устроился в развалинах какого – то кирпичного дома и в эту же ночь раздобыл полное обмундирование немецкого офицера, отправив его владельца на тот свет. Утром из подвала вышел молодой, щеголеватый немецкий офицер – это и был Леша Гурченко. Алексей понимал, сто маскарад его ненадежен, мундир без прочного знания языка и устава немецкой армии мог сослужить ему худую службу, но … он умел правильно произносить несколько десятков немецких слов и успел заметить, что в Вязьме располагается много частей и штабов различных войск противника, потому надеялся, что в пестром разнообразии чинов и званий его не сразу заметят.

Шел он не спеша, стараясь не попадаться навстречу немецким офицерам. Городской сад позади, рядом высилась колокольня пустой церкви, и вот тут он услышал женский плач. Быстро свернул в переулок и увидел: немецкий солдат тащит за руку девушку-подростка, девушка упирается, плачет, мать ее о чем-то просит солдата, но тот, отмахиваясь от нее, грубо волочит девушку

к площади. Гурченко не выдержал.

— Что это значит? — спросил он по-немецки у солдата.

Солдат козырнул ему и начал что-то объяснять. Гурченко не стал слушать.

— Пошел прочь...— процедил он сквозь зубы. Солдат глянул в лицо рассвирепевшего офицера,

козырнул еще раз и поспешно скрылся. Благодарная мать девушки пригласила «господина офицера» на чашку чая. Гурченко не отказался. Хозяйка дома быстро поняла, что молчаливый офицер не немец, а через полчаса они говорили откровенно, насколько позволяла обстановка. Ваш костюм никуда не годится. Имейте в виду, они не дураки и жестоки до крайности. Я дам вам одежду мужа, и вы можете остаться пока в моем доме — здесь безопаснее.

Вместе с оккупантами в Вязьму пришли голод и холод.

Запасов топлива и продовольствия у горожан не было. Энергетики, уходя из города, основательно покалечили двигатели городской электростанции — электроэнергии тоже не было. Оккупационные власти приказали взрослому населению зарегистрироваться бирже, вязьмичи под разными предлогами уклонялись от регистрации и работ на оккупантов. Те, кто все же не смог уклониться от работы или кого заставил работать голод и кто сам изъявил желание служить в учреждениях, созданных оккупационными властями, получали паек — 250 граммов суррогатного хлеба.

Было в городе только одно сравнительно людное место — базар. Здесь городские жители меняли свои ёе вещи и сделанные кустарным способом товары на картофель, муку и другие продукты, привезенные предприимчивыми жителями деревень. На базаре Гурченко и встретил случайно бывшего сослуживца П.И. Быстрикова. Быстриков рассказал о своих злоключениях после их последней встречи в Вадине. Поговорив, они решили как можно скорее уходить из Вязьмы.

Гурченко попросил Марию Николаевну, так звали г Женщину, «прописавшую» его в своем доме, достать пропуск в любую деревню. Через несколько дней она принесла пропуск в деревню Коеткино Вяземскогорайона, где у нее были знакомые люди. На следующий день Быстриков, Гурченко и А. Е. Шафоростова, скрывавшаяся до сих пор в подвале нежилого дома, уехали на попутной подводе в деревню Коеткино., Шуру оставили в Вязьме. Они не собирались сидеть сложа руки, и свой человек в городе был нужен. Отношения Шуры с хозяйкой не вызывали пока опасений.

С тем же пропуском Гурченко несколько раз проводил в Вязьму, приносил Шуре продукты. И вот однажды утром, уходя из Вязьмы, Алексей увидел у водоразборной колонки молодого рослого красноармейца. Красноармеец набирал воду в ведра. Поравнявшись с ним, Гурченко негромко сказал:

— Пристроился. Прислуживаешь!

— А ты можешь предложить что-то лучшее? — Просил красноармеец. Одно мгновение они смотрели глаза друг друга и поняли все без слов.

— Отнеси ведра и иди за мной, близко не подходи, если со мной что-то случится — не вмешивайся, я тоже оглядываться не буду.

— Не уходи без меня,— попросил парень.

— Иди быстрее. Мне тут маячить долго ни к чему...

Красноармеец схватил ведра и побежал куда-то к станции. Когда он снова появился на улице, Алексей пошел дальше, парень — за ним. Миновали мост через реку Вязьму, прошли Комсомольскую улицу, перешли шоссе и скоро свернули с Вельского большака на едва заметную дорогу, уходившую в лес. В лесу Леша остановился, поджидая спутника, чтобы дальше идти вместе.

— Ну,— сказал он подходившему красноармейцу,— теперь пусть ищут ветер в поле, карася в море, а нас с тобой в Косткине.

Подойдя к Алексею, парень бросился на землю, большими сильными руками сгреб жесткий сыпучий снег и припал к нему лицом, он смеялся и плакал, катался по снегу и говорил что-то невнятное, снова припадал к земле и целовал, целовал освобожденный от снега бугорок. Гурченко смотрел молча на эту бурную радость человека, вырвавшегося на свободу. Красноармейцем был Александр Юрков. Раненный в ноги, он попал осенью в госпиталь для военнопленных. Это страшное место, еще один ад на вяземской земле, едва ли можно было назвать госпиталем. Размещался он в здании железнодорожной поликлиники, раненые лежали на голом полу в комнатах, в коридорах, на лестничных площадках. Здание не отапливалось, столбняк и газовая гангрена уносили ежедневно десятки жизней. Медицинские работники, попавшие в плен вместе с ранеными, не имея лекарств и продуктов, ничем им помочь не могли. Врачи Т. А. Тараканова и А. П. Видринский, поддержав с помощью местных жителей группу раненых, подающих надежду на выздоровление, организовали им побег и бежали сами.

Юрков тогда не поднимался. Весть о страшном «лазарете» вышла за пределы города, со всех сторон потянулись к нему женщины в надежде найти здесь отца, мужа, брата или сына. Каждая из них несла узелок с едой. Не обнаружив в госпитале родственников, женщины кормили из своих узелков тех, кто был в сознании и мог есть. Среди них был и Саша Юрков. Встав на ноги, он начал помогать тяжелым больным. Тех немногих, кто выздоравливал и не сумел бежать, отправляли в лагерь военнопленных. Сашу оставили санитаром в госпитале. Его не покидала мысль о побеге, но куда бежать? И вот встреча с Гурченко.

Теперь их в Косткине оказалось пятеро. Пятым был Костя, местный житель, которого Гурченко вывел из Вязьмы раньше Юркова. Костя имел родственников в городе, и как-то само собой получилось, что он стал ходить в Вязьму на связь с Шурой и.друзьями, которых он там нашел. В начале лета Костя не вернулся из очередного похода в Вязьму. Оказалось, что его схватили гестаповцы и вскоре повесили. Кто выдал Костю? Ни Быстриков, ни Гурченко, ни родственники казненного не знали этого.

Гурченко, выполняя задание Артеменко, снова отправился в Вязьму на разведку. Он узнал, что весной на железнодорожном узле арестована и расстреляна группа подпольщиков.

Руководил подпольной работой железнодорожников Яков Михайлович Ларионов, маневровый диспетчер, коммунист.

У него не было опыта работы в тылу врага. До сих пор он заботился о том, чтобы станция работала четко, теперь мыслям и знаниям надо было дать «задний ход» и найти способ дезорганизовать работу узла. Понимал Яков Михайлович главное: миллионы людей, отправившихся на фронт,— люди мирных профессий, и науку воевать они постигают в окопах, на передовой. Он искал среди железнодорожников нужных людей. И нашел их. Г. Н. Громов, начальник отдела кадров вагонного участка, по его совету устроился работать осмотрщиком вагонов на Новоторжской товарной станции северного направления. Старый путеец В. Ф. Фотиев остался бригадиром пути. Заняли свои места старый машинист В. В. Гуренков и кондуктор Ф. Д. Родин. Сам Яков Михайлович стал стрелочником на первом посту. Рядом с ними в разных службах вели подпольную работу смелые, преданные Родине люди, имена которых остались пока неизвестными. Все они работали под надзором немецких специалистов и охранников, и все-таки вяземским подпольщикам удалось 11 декабря 1941 года устроить крушение поездов — на полном ходу столкнулись два состава. На десятки метров в разные стороны летели болты, колеса, детали и содержимое разбитых вагонов: рвались боеприпасы. Три дня не работала станция, оцепленная немецкими солдатами и-местной полицией. Три дня специальная комиссия тщательно изучала причины крушения поездов, вы! сказывались различные предположения, но, вопреки пословице, стрелочник остался пока незамеченным.

Эхо крушения докатилось до Берлина. 14 декабрь 1941 года Гальдер записывает в своем дневнике: «Совещание с начальниками отделов: Оценка обстановки. Ускорить направление эшелонов с пополнением. О подвозе орудий и взрывчатки. О разрушении железнодорожного пути у Вязьмы. (Столкновение поездом вывело станцию из строя на три дня.)».

Вяземские железнодорожники загоняли вагоны с боеприпасами и боевой техникой врага в тупики, иногда отправляли их на другие станции, подальше от фронта, сыпали в буксы песок, снимали панорамы с немецких пушек, сигналили советским самолетам.

В середине зимы в Вязьму пришла из партизанского отряда Степана Жуковского группа комсомольцев с целью организовать диверсии в паровозном депо. (Они были молоды, неопытны, доверчивы. Немецкой Агентуре довольно быстро удалось выследить их. В конце марта арестовали и расстреляли Ивана и Виктора Шрейнов, Виктора Зыкова. 6 апреля в застенке железнодорожной полиции оказались Вениамин Клинков, Никита Стекачев, Федор Моторин и Семен Барвин. В эти же дни были арестованы и расстреляны коммунисты Я. М. Ларионов и Ф. Д. Родин. Н. Стека-Мена и С. Баврина фашисты отправили в лагерь для 'военнопленных, В. Клинкову удалось бежать из тюрьмы.

Одноклассник и друг Вениамина Клинкова Женя Барков вел разведку расположения военных объектов противника в городе. Женя и Вениамин решили перейти фронт и доставить советскому командованию сведения, собранные Барковым. На пути к линии фронта в перестрелке с немецкими солдатами Вениамин был смертельно ранен, а Женя через некоторое время с великими трудностями вышел на Большую землю. 25 апреля 1944 года он, находясь в рядах Советской Армии, погиб при выполнении боевого задания. Оставшиеся в Вязьме патриоты продолжали борьбу с оккупантами. Мария Николаевна рассказывала

Алексею:

— Живем, Лешенька, как в страшном сне: то обыск, то облава, то кого-то повесили, то расстреляли. Но есть в городе люди, которые не потеряли голову от этого ужаса. Есть! Наши летчики не забыли про Вязьму, и хоть они добавляют страху нам, горемычным, но бомбы на жилые дома и на что попало не сбрасывают, помогает им кто-то с земли. Только самолет подает голос — тут же в небо чиркают ракеты на станции и в городе. Метко бомбят. Клуб немцы организовали—разбили бомбой; дом, где располагались немецкие офицеры, тоже накрыли, говорят, много их там сгинуло; на чердаке девятого магазина зенитки установили — как ветром сдуло их оттуда. А недавно двигатель на электростанции сгорел. Сколько времени ремонтировали, только завели — сгорел. Что ж, он сам такой догадливый, двигатель этот? Расстреляли, говорят, двадцать семь человек за воротами электростанции. А самолетам все равно кто-то сигналит. Сама видела... Вот теперь склад на Новоторке...

Около станции Новоторжской, на территории Загородного парка, у немцев был огромный склад боеприпасов. Ночью наши летчики по сигналу с земли разбомбили его. Взрыв был такой силы, что взрывной волной сбросило с путей несколько вагонов.

Было ясно, в Вязьме действуют смелые, самоотверженные люди, но установить с ними связь Алексею не удалось. В доме, где квартировала Шура, его или кого-то другого ожидала засада полицейских; хорошо, что Гурченко пробирался к Шуре вечером,— в тем-] ноте он быстро скрылся от погони и ушел из города.