Им светили звезды. ПТЕНЧИК.

В.И.Чибисов, разведчик отряда имени Дзержинского

После обеда, получив задание на ближайшие двое - трое суток, все ушли отдыхать. Суетнов и Лопатин остались вдвоем. Командир дзержинцев, большой, широкоплечий, сидел на старом пне, подперев голову огромным кулаком. Как многие сильные и умные люди, он при любых обстоятельствах оставался спокойным и ровным в отношениях с товарищами. Суетнову нравилась его обстоятельность, уверенность и деловитость. Но последнее время Лопатин нервничал. Иван не раз видел, как торопливо, почти бегом, шел Лопатин к разведчикам после очередного сеанса радиосвязи — он с нетерпением ожидал ответа Большой земли, явно беспокоился за судьбу посыльных, не понимал причин затянувшегося молчания оперативной группы, тем более что связь со штабом армии становилась все необходимее. И в тот день радистка, виновато опустив ресницы, будто что-то зависело от нее, тихо сказала:

— Для вас пока ничего нет.

Михаил тяжело засопел от волнения и обиды, но смолчал, не давая воли ни чувствам, ни словам.

Иван чувствовал: у Лопатина зреет свой план действий, но что именно он собирается предпринять, пока не понимал. Словно угадав, над чем размышляет Суетнов, Михаил пробасил:

—

Отправлю третьего посыльного...

—

Есть смысл рисковать еще одной жизнью?

—

Надо. Не будет ответа — сам пойду!

—

Он встал, распахнул бушлат, легко прошелся туда и обратно и встал рядом с Суетновым. Когда посылали, обещали сбросить все необходимое, как только отряд выйдет в назначенный район и сообщит координаты. Координаты известны?

—

Известны,— подтвердил Суетнов,— если их передали в штаб 20-й армии. Радистка каждый день сообщала их разведотделу 5-й армии.

— Тола нет, боезапас вмещается в карманах, скоро уши отморозим в пилотках...

Суетнов все понял правильно. Лопатина злили не трудности и лишения, он их предвидел; его, человека, не бросавшего слов на ветер, привыкшего выполнять свои обещания, возмущала неточность, неисполнительность других — лучше бы не обещали. В иное время он, может быть, терпеливо и, молча ожидал, пока о нем вспомнят, но сейчас молчать преступно. На войне дорог миг. Суетнов вынужден был воевать, рассчитывая больше на хитрость и находчивость, чем на силу своего оружия. О нем в свое время не знали, ему некому было помочь. Сейчас — другое дело. Почему они должны ловить оккупантов чуть ли не голыми руками, если могут взрывать эшелоны? И вот для того, чтобы объяснить это грамотным военным людям, надо кому-то идти через линию фронта.

—

Кого направишь в этот раз?

—

Соломатину.

Тамара Соломатина дежурила на ближнем посту, у тропы, по которой возвращались партизаны с задания. Тропу эту не минировали, поэтому охраняли круглосуточно. Тамара заступила на пост после полуночи.

Осенней ночью лес совсем иной, чем днем. В нем появилась какая-то таинственность, напряженность, каждый звук настораживал, казалось, из черной глубины его вот-вот, как в сказке, появится необыкновенное могущественное существо, какой-то дух леса. Соломатина вышла из своего укрытия и села у комля дерева, когда-то сваленного бурей, сухие корни его торчали из дерновой глыбы, оторванные от родной земли.

«Вросли бы глубже, удержали б дерево»,— подумала она.

Обняв холодный автомат, Тамара внимательно прислушивалась к шорохам отступающей ночи. Ни темноты, ни лесных звуков она не боялась, в лесу чувствовала себя как дома.

Выросла девушка в деревне Макарово, в двух километрах от города Кондрово. Ее первая учительница Надежда Николаевна Трофимова сумела раскрыть детям богатый мыслями и чувствами мир прекрасного, воспитывала доброту и трудолюбие, учила дружить, понимать природу. И росли они, ее ученики, мечтатели и энтузиасты, веселой дружной семьей, много времени проводили в лесу, на работе в полях. Тамара была маленькая, худенькая, черноволосая. Одноклассник Леня Рожков прозвал ее — Птенчик. Это детское прозвище в отряде стало партизанской кличкой. Мечтала Соломатина стать учительницей, такой же доброй и все понимающей, как Надежда Николаевна. Но... началась война.

Тамара одинаково ненавидела всех оккупантов. Для нее они были враги, и только. Она не могла забыть, как рослые громкоголосые солдаты ворвались в их дом. Отца уже не было, мать умерла, из пяти детей, оставшихся сиротами, Тамара была старшей, ей только что исполнилось 17 лет, и она устроилась работать на бумажную фабрику. И вот в этот сиротский дом пришли фашистские солдаты. Громко переговариваясь, ничего не спрашивая, не замечая сжавшихся от страха детей, они как хозяева, словно так и должно быть, переворачивали все в доме на свой лад, с презрением выбрасывая на улицу то, что им мешало или не нравилось. Бесцеремонность, самодовольство завоевателей, полнейшее презрение к тому, чем жили люди до их появления здесь, были бесчеловечны.

Малышей взяли к себе тетки. Тамара тоже ушла из дому, занятого оккупантами. Сначала ей было до ужаса страшно. Она не осмеливалась выходить на улицу, боялась вражеских солдат, их автоматов, всегда готовых стрелять, боялась зловещих приказов гитлеровского командования. Но скоро своим, еще неопытным умом и сердцем девушка поняла, что оккупантов можно и нужно бить. С двоюродной сестрой, разведчицей партизанского отряда, она ходила в город, охраняла сарай, пока Мария печатала на машинке донесения и листовки.

Когда части Красной Армии освободили Кондрово, она пошла в специальный молодежный отряд — иначе не могла. По ее понятиям, в те дни каждый взрослый человек должен был стать если не солдатом, то партизаном и сражаться против захватчиков. Себя она без оговорок считала взрослой, но до сих пор ей никто не давал оружия, а в отряде дали и научили им владеть. Доверили. И не ошиблись. Она участвовала в засадах на дорогах, ходила в разведку, охраняла лагерь...

Рассветало, когда на тропе появился Вася Чибисов. Пробормотав для порядка пароль, он четко передал приказ Лопатина:

— Тебя командир вызывает. Срочно.

Лопатин был в землянке один.

Товарищ командир, боец Соломатина по вашему приказанию явилась.

Старший лейтенант воспитывал у своих партизан дисциплину и уважение к правилам воинского порядка и сам всегда точно соблюдал их. На этот раз он не ответил на обращение девушки, молча встал, взял за руку и посадил на тот ящик, на котором сидел сам. Внимательно, словно видел ее маленькие детские руки, на тонкие ноги в солдатских сапогах и вздрогнул от мысли, что может случиться с этой девочкой там, куда он ее посылает. Тамара смотрела на командира широко открытыми глазами, не скрывающими удивления. Она не знала, не понимала, что в ту минуту он спорил сам с собой, с жестокой необходимостью подвергать опасности чью-то, в данном случае ее, жизнь. Лопатин не раз видел, как на войне ничтожная случайность иногда нелепо и жутко решала, кому жить, а кому навсегда остаться под искалеченной березой, на дне реки или на площади догорающего города. Но как бы ни тяготели над нами призраки случайностей, все же рискует больше тот, кто идет навстречу реальной опасности. Это он тоже знал и потому медлил с ответом на немой вопрос сидевшей перед ним девушки.

— Пойдешь на задание,— наконец, сказал он.— Иди отдыхать. Вечером узнаешь, куда и зачем мы тебя посылаем, а сейчас — спать.

—

Разрешите выполнять?

—

Да, конечно.

—

Вечером 15 октября Соломатина уходила на задание. Письмо и донесение Лопатина аккуратно зашиты в рукава бушлата. Очень хочется на прощанье заглянуть в землянку и обнять товарищей. Кто знает, доведется ли когда-нибудь встретиться с ними. Но задание секретное, о нем знают только командиры и они: Тамара, Семен Новожилов и Митя Кузнецов.

—

Семен и Митя провожали ее к линии фронта. Двигались с небольшими передышками целые сутки. В середине второй ночи зашли в деревню. В доме, где знали ее провожатых и где накормили их чем могли, при свете коптилки Тамара последний раз посмотрела схему пути, сделанную на листке бумаги. Она должна запомнить расположение деревень, очертания перелесков и болота, по которому проходит фронт.

—

За деревней проводники помогли ей осмотреться, определить главное направление и тихо напутствовали:

—

— Лети, Птенчик!

—

Тамара удалилась одна в ночь, в темноту... Одна шла полями, минуя деревни. Места безлесные. Поля пустые. К концу ночи безмерно устала и обрадовалась, увидев темневшую впереди рощу. Она вошла в нее, как входят в дом старых добрых знакомых. Начинался рассвет. Справа, за рощей, лаяли собаки — значит, близко деревня. И вдруг ноги ее странно онемели и словно приросли к земле — совсем рядом девушка увидела огромные замаскированные машины. Несколько мгновений Тамара стояла неподвижно, потом, осторожно ступая, попятилась назад...

Сердце стучало громко, и все дрожало внутри ее, но страх уже отпустил. Оглядываясь, стараясь не хрустнуть веткой, она быстро шла по лесу, удаляясь от опасного места. Стало совсем светло. Еще один сюрприз ждал ее здесь — на пожухлой траве, открыто, лежал большой тюк, упаковка с одной стороны прорвана, виднелась копченая рыба и пачки концентратов. Есть хотелось. Ее запас состоял из горбушки хлеба и небольшого количества меда на дне приплюснутого немецкого котелка. Но она осторожно обошла тюк и, не тронув его (вдруг заминировано), двинулась дальше. На опушке спряталась в зарослях, и... усталость взяла свое — уснула. С наступлением темноты Тамара продолжала путь: переправилась через реку, прошла еще один лес и, наконец, увидела то самое болото, где проходит линия фронта. Над кромкой его — цепь осветительных ракет. Тишина. Все кажется золотистым, как в сказке.

Красиво! Но впереди проволока в три ряда, совсем не сказочная, настоящая, и надо спешить — рассветает. Подползла вплотную к заграждению, присмотрелась: словно случайно, зацепился за колючку тоненький проводок— заминировано. Отползла в сторону. Каждое движение ее стерегли притаившиеся мины и неверная тишина рассвета. Заграждения, как показалось ей, миновала благополучно, но только успела отползти несколько метров, и вдруг справа, совсем рядом, грохнул взрыв. Она почувствовала, как обожгло правую ногу.

— Мина,— прошептала Тамара, ткнулась головой в огромную кочку и прижалась к земле.

Позади раздался выстрел, за ним — другой. Началась стрельба. Радуясь, что стреляют позади, Тамара рванулась вперед, не поняв, что ранена. Стреляли уже с двух сторон, а она, прикрытая густым туманом, ползла и ползла вперед. Саднили ноги, правая с каждым рывком становилась тяжелее и непослушнее. Кружилась голова, иногда ей казалось, что она куда-то проваливается... Когда приходила в себя, снова ползла, хватаясь за осоку, за кочки, тянула вперед свое маленькое ослабшее тело. Тамара была близка к цели, ее уже заметили бойцы боевого охранения, когда потеряла сознание. Очнулась от холода и ощущения, что ее кто-то тащит. Потом ее опустили вниз. Услыхав негромкий разговор, она открыла глаза.

— Встать сможешь?— спросил по-русски мужской голос.

Встать Соломатина не могла, ее ноги были иссечены осколками мины, опаснее всех была большая рваная рана в бедро, из-за нее она потеряла много крови.

Раненую унесли в блиндаж, сделали перевязку. Ей сразу стало лучше: рядом свои, добрые и участливые люди, самое трудное и опасное позади — линию фронта она все-таки перешла. Но тот же командирский голос приказал:

— Отправляйте в медсанбат!

И тогда Тамара запротестовала:

— В санбат не пойду! У меня срочное донесение майору... Срочное, понимаете?

— От кого донесение?

Перед нею стоял незнакомый майор и смотрел на нее внимательно и строго. — Майору... Шилову,— сказала она тихо.— Я — Птенчик.

Майор видел ее глаза, руки, на которых засохла черная болотная земля, ноги в снежной белизне марли и согласно кивнул ей — не ради прогулки этот Птенчик полз сквозь проволочные и минные заграждения.

— Доставьте в отдел,— приказал он.

В отделе незнакомый военный распорол рукава бушлата, вынул донесение Лопатина, помог ей умыться и, напоив чаем, слушал ее рассказ о переходе через передний край противника. Несколько раз повторила Тамара просьбу командира — быстрее сбросить питание для рации, продукты и боеприпасы.

— Без питания и боеприпасов там делать нечего,— твердила она.

Военный заверил, что ее просьба и донесение Лопатина будут сегодня же переданы майору Шилову.

В донесении Лопатин писал, что настроение у партизан боевое, но все их планы рушатся из-за отсутствия продуктов и взрывчатки — на поиск хлеба уходит много времени, без тола нечего делать подрывникам. В письме он подробно рассказывал об отряде Суетнова и делал вывод: «Ребята боевые, толковые. В общем, отряд крепкий, работает много». Здесь же Лопатин сообщал последние данные о противнике. Раньше в районе Минина немецких войск почти не было, за последнее время деревни забиты обозами оккупантов — все движутся на юг. По железной дороге поток грузов не увеличился, по шоссе — движение на Вязьму. От Новодугина до Баскакова строятся укрепления. В Андроново прибыл многочисленный отряд карателей.

Письмо и донесение написаны резко. Лопатин не только доказывал необходимость помощи боеприпасами ему и отряду Суетнова, он, не скупясь на крепкие выражения, требовал помощи, пока не поздно…