Им светили звезды. БЛОКАДА.

Из радиограммы партизаны не могли понять, где именно начались наступательные действия советских войск, но, судя по тому, как ликующе-радостно звучали ее первые строки, стало ясно, что речь идет о большом, решающем наступлении. Наша армия гонит фашистов на запад! Гонит! Радиограмма переходила из рук в руки. А в Москве, в городах и селах страны, в траншеях, землянках и госпиталях — всюду, куда почта успела донести свежие газеты, люди торопливо вчитывались в лаконичные строчки сообщений Совинформбюро, и светлели их лица, и легче становился груз повседневного труда и забот, хотя и не совсем еще понимали, что началось не просто наступление — начался коренной перелом всей войны. 23 ноября войска Юго-Западного, Донского и Сталинградского фронтов замкнули кольцо вокруг 330-тысячной группировки противника в Сталинграде, 24 ноября началась Великолукская наступательная операция, 25 ноября — наступление наших войск подо Ржевом и Сычевкой...

В последние дни ноября разыгрались метели, засвистели поземки. Пользуясь тем, что ветер быстро заметал следы, партизаны ушли в засады, подрывники Антонова, взяв последние килограммы тола, двинулись к железной дороге на перегон Касня — Новодугино. Вылазка удалась: был подорван паровоз, разбито несколько вагонов, движение снова остановлено.

В эти же дни подрывники отряда «За Родину» с помощью разведчиков отряда «Реванш» пустили под откос железнодорожный состав на перегоне Мещерская — Туманово. На обратном пути они отдыхали на базе Суетнова. 2 декабря, ночью, по дороге в свой лагерь они зашли в Чернышево, а в этой деревне еще днем засели каратели, в неожиданной и неравной схватке погибли отважные парни Петя Козлов и Вася Баранов.

После последних двух взрывов на дорогах партизаны «Реванша» почти в каждой деревне обнаруживали засады. Иногда, предупрежденные жителями, они уходили тихо, иногда отстреливались и скрывались в темноте. Суетнов и его товарищи думали, что такое внимание карателей к деревням, окружавшим Торбеевский лес, вызвано последними диверсиями обоих отрядов. На самом же деле то было начало общего зимнего наступления немецко-фашистских войск против партизан.

Борьба советских людей в тылу армий противника с каждым месяцем становилась более активной и действенной— совершенствовалась тактика, улучшалось техническое обеспечение отрядов, партизаны наносили мощные удары по коммуникациям врага. Немецко-фашистское руководство искало новые методы борьбы с непокорным народом и увеличивало количество войск, предназначенных специально для подавления партизанского движения. Осенью 1942 года оккупанты приступили к формированию в составе вермахта специальных истребительных команд, которые должны были уметь действовать в зимних условиях. Кроме того, в распоряжение командующего группой армий «Центр» в октябре 1942 года были переброшены из Германии две учебно-полевых дивизии (390-я и 391-я) с задачей охранять железные дороги и участвовать в карательных операциях. Теперь в тылу группы армий «Центр» и тыловых районах армий, входивших в нее, против партизан постоянно действовали 9 дивизий, 3 полка и 27 отдельных батальонов.

В декабре установилась зимняя погода. Партизанам труднее стало укрываться, маневрировать, решать вопросы снабжения. Зная эти сезонные трудности, фашисты с большим рвением начали борьбу против народных мстителей, готовили крупные операции «Зимний штурм», «Лесная зима», «Белый медведь», «Бег звезды» и др. А в Новодугинском районе несколько сот карателей гонялись за небольшим отрядом лейтенанта Суетнова, которого в деревнях называли то Иваном, то Петром, то Ванюшкой. Потеряв следы отряда «За Родину», потерпев несколько неудач в погоне за Суетновым, каратели вымещали зло на жителях вяземских и новодугинских деревень. В Маслове, где размещалась комендатура, они устроили застенок — здесь пытали и убивали русских людей, которых оккупанты или их прислужники заподозрили в помощи партизанам. Особенно отличался жестокостью унтер-офицер Карл Фель, устраивавший допросы с пытками и лично расстрелявший несколько мирных жителей.

Оккупанты блокировали выходы из Торбеевского леса. В деревнях дежурили засады карателей или их агенты. Партизаны прибегали к хитрости и разным уловкам, чтобы маскировать следы к лагерю. От засад и преследования они уходили без потерь, но активно действовать в такой обстановке не могли: боезапас невелик, продуктов почти нет, зимняя база уничтожена, самолеты не летают. Надо что-то делать. И Суетнов решает провести разведку в восточной части района. В ночь на 10 декабря 1942 года 12 партизан во главе с командиром ушли на железную дорогу. Оставшимся на базе приказано не выходить из лесу и ежеминутно быть готовыми к обороне.

Лагерь затаился. Только постовые молча сменяли друг друга. В землянке еще слышались шутки и смех — слишком молоды были ее обитатели, но и сюда с каждым днем все чаще проникала тревога, усиливалась напряженность, томило бездействие. Кончились продукты. Саша Кошечкин выдавал по половине сухаря на день из неприкосновенного запаса, Митя набирал в ведро свежего снега и кипятил талую воду. Каратели перестали обстреливать и прочесывать лес, будто поверили, что партизаны покинули базу.

Начались десятые сутки ожидания и неизвестности. Вестей от командира не было. Люди слабели от голода.

— Комиссар, ночью я сделаю вылазку: разведаю обстановку и принесу что-нибудь годное в пищу,— предложил Скрипка.

Кошечкин ответил не сразу: Суетнов знает, в каком они положении, и если командир до сих пор не вернулся, значит, в лес пробиться нельзя.

После вылазки останутся следы, и завтра же утром каратели будут здесь.

Не скажу за фашистов, но у полицейских к вечеру бдительность иссякнет — нахлебаются самогона. Сегодня Никола — престольный праздник в здешних деревнях. Лучшего случая не предвижу...

Затянувшееся «сидение» мне тоже невмоготу. Пойдем вместе. Возьмем с собою ребят.

Девушек оставили в лагере. Когда уходили, Зина попросила:

— Принесите хоть луковицу.

— Принесем,— пообещал Скрипка.

Вражеских солдат в Пирятихе не было. Партизаны побывали в трех домах, их покормили, собрали в дорогу хлеба и картошки, предупредили, что каратели непрерывно наблюдают за лесом, населению туда ходить запрещено. Возвращались партизаны после полуночи. Свернув с проторенной дороги, пошли цепочкой, набрали в полотнище от парашюта снега, стряхивали его, засыпая следы, чтобы утром они казались давними.

В лагере не спали. Встретили их радостно. Митя уже раздувал огонь в очаге,

девушки торопливо развязывали вещмешки с хлебом и картофелем.

— Зина, тебе персональный подарок.

Скрипка достал из кармана обещанную луковицу и большую вареную свеклу. У Зины дрогнула рука и чуть не покатились слезы. Свеклу тут же разделили и съели. Никогда раньше и потом никакие домашние спасти и заморские фрукты не были так приятны на вкус, так необходимы и дороги ей, как та обыкновенная свекла.

Здесь нельзя не сказать доброе слово о медсестре отряда имени Дзержинского, а потом и «Реванш» Зинаиде Федоровне Костюхиной. Она в трудных условиях, при большой нехватке медикаментов, перевязочных материалов, да и то добываемых в качестве трофеев у противника или передаваемых населением, оказывала помощь раненым и больным, которых было немало, чутко реагировала на их боль и страдания. Иногда ей приходилось оказывать медицинскую помощь и местному населению. Но она была не только медсестрой. Она выполняла задания по разведке, участвовала в боевых операциях.

Не успела свариться картошка, как у землянки снова послышались приглушенные голоса — вернулись командир и разведчики. Вокруг них началась радостная суета: пришедших освобождали от тюков, стискивали в объятиях, тянули поближе к огню, засыпали вопросами. И они, сбросив с плеч ношу, едва переведя дух, быстро оттаивали в прямом и переносном смысле — сбивали ледяную корку с промерзлой одежды, теплели лица ребят, уставших от долгого напряжения.

— Девчата, примеряйте валенки! — весело сказал кто-то.

Девушки вытащили из мешков несколько пар жестких, затвердевших на морозе валенок. Зина не без труда натянула свою пару на ноги, слезла с нар и попробовала отбить чечетку — получилось неважно.

— Подожди плясать. Ходить сможешь? — спросил Суетнов.

Она повернулась к нему и совсем близко увидела глаза, не защищенные, /расстоянием и командирской строгостью, они смотрели на ее похудевшее и побледневшее лицо с затаенной болью. Как-то раз она уже видела эту боль, этот виноватый взгляд командира. А в чем его вина? Да, им, девчонкам, несладко тут: ОНИ за были, когда ели по-настоящему; в засадах и на посту коченеют от холода; в землянке ни умыться, ни раздеться; и валенки, долгожданные валенки в первом же переходе натрут ноги, но все это мелочи по сравнению с тем, что ожидает их, случись такая беда — попади живой или полуживой в руки карателей. Но разве Иван виноват, что идет война, что здесь тяжело и опасно. Он сам простужен, и вообще непонятно, в чем у него душа держится, а у этой души есть особое свойство — брать за все происходящее ответственность на себя. А в тылу врага может быть всякое. Вот и сегодня что-то случилось, раз их «железный» командир не может скрыть горя.

Между тем Митя сварил картошку и разогрел замерзший хлеб, возле него сразу образовался тесный круг. И тут же, за горячей картошкой, начался разговор, который трудно передать, потому что иногда говорили сразу двое, а то и трое, перебивали шутками или вопросами, давали ненужные уже советы, и десять суток, полных тревог и опасности, теперь не казались такими трудными.

Суетнов рассказал обо всем, что произошло с ним. Поход, можно сказать, был удачным: провели разведку, нашли тюки, сброшенные летчиком, а в них — валенки и немного продуктов, устроили засаду, обстреляли обоз оккупантов, захватили лошадь с санями и оружие убитых вражеских солдат, но на обратном пути чуть не попали в облаву, пришлось путать следы, отсиживаться почти неделю в пустом холодном сарае, ожидать вьюги или хотя бы небольшого снегопада. Прошлой ночью они перенесли груз через железную и шоссейную дороги, тюки перетащили на хутор, а сегодня запутывали следы, засыпали их снегом.

Поиск окончился благополучно, но вести, принесенные разведчиками, были печальны: восточнее железной дороги тоже свирепствовали каратели, в Савенках продолжал квартировать отряд полевой жандармерии; арестован связной отряда Т. И. Александров из деревни Васьково, расстрелян А. А. Богданов, староста деревни Русаново, активный помощник партизан, в Вязьме и Вяземском районе идут аресты, Суетнов подробно рассказал о гибели Александра Александровича Богданова, а про Вязьму сказал коротко:

Сведения скудные. Железнодорожники говорят о неожиданном и крупном провале подпольной группы в депо и в городе.

Где же вы Машу оставили? — спросила Аня Матвеева.

— В Иванчищеве, у надежных людей.

Маша Пупырева серьезно заболела. В землянке больной плохо, оставить в какой-либо деревне рядом с лесом опасно, и Суетнов взял ее с собой в Мининский сельсовет, упросил А. И. Васильеву принять ее под видом дочери или племянницы. Здесь и пробыла Маша под именем племянницы Нины до освобождения этой местности в начале марта 1943 года.

Разговор в землянке стих. Праздник встречи закончился. Занимался поздний декабрьский рассвет, наступающий день не сулил беспечной жизни, поэтому командир приказал всем спать, кроме постовых. Девушки вызвались охранять лагерь. Учитывая обстановку, Скрипка назначил в наряд еще четверых мужчин.

Зина Костюхина не спала, ожидала своего времени стоять на посту. Мысли ее, то уносились в прошлое, то мгновенно возвращались к прошедшей ночи, к горестному рассказу командира.

С Богдановым была договоренность: в случае опасности, он должен был уйти в отряд, а чтобы у карателей не было повода расправиться с его семьей, предполагалось инсценировать его арест и объявить местным жителям, что старосту расстреляли партизаны... Каратели нагрянули в Русаново внезапно. Его вызвали в дом Ратниковых, за столом сидел вражеский офицер, рядом — солдаты с автоматами, у порога топтались полицейские. Ратниковых выгнали на улицу. Допрашивали недолго: офицер на разный лад задавал одни и те же вопросы:

— Где сейчас партизаны? Кто в деревне помогает им?

Богданов твердил свое: партизаны в деревне не бывают. Когда его вывели из дома, оглянулся и, встретив тревожный взгляд Зины Ратниковой, связной отряда, чуть заметно кивнул в сторону сарая. И она и Татьяна, жена Богданова, поняли его последний наказ — над стрехой осиротевшей избы появился высокий шест — сигнал опасности, на стене сарая Зина вычертила условный знак. Дома она застала мать на коленях под иконами. Весь остаток дня и всю ночь верующая женщина просила бога отвести беду. Только спасение ее многодетной семьи да и всей деревни в те дни зависело не от бога, а от духовной стойкости простого смертного. Назавтра утром Татьяна Богданова, захватив мешок табаку, приготовленного мужем для партизан, побежала в Станы. Не слезы ее, а объемистый мешок с табаком тронул сердца полицейских, стороживших арестованных, женщине разрешили поговорить с мужем. Увидев ее, он горько улыбнулся и прошептал:

— Прости, Таня, иди к детям. Зине передай: умру один, никого не выдам.

Расстреляли А. А. Богданова в Савенках. Рожденный в небольшой тихой деревеньке, он и жил так же тихо, открыто, просто, был человеком, не отличавшимся ни силой, ни удалью, а когда настал его час, нашел в себе и силу, и мужество, и ту великую мудрость, которая помогла ему, как и многим русским людям, идти на смерть с чистой совестью.

Суетнов не мог объяснить, что происходило в те дни в Вязьме. По городу ползли зловещие слухи об арестах. Однако никто, кроме сотрудников отделения СД и нескольких предателей из районной полиции, не мог бы сказать, почему в первых числах декабря 1942 года в Вязьме начались аресты. А начались они потому, что вяземских подпольщиков выдал Сахаров. Но об этом стало известно позднее. До ноября он был в партизанском отряде имени Степана Разина, который состоял из сотрудников районных организаций. В конце лета сорок второго партизаны перебазировались в Стуколовский лес (более 20 километров юго-восточнее Вязьмы). Командир отряда М. И. Ястребов обещал капитану Артеменко, с которым имел регулярные связи, сообщить координаты отряда и доложить обстановку на юге района. Связные в штаб оперативной группы не явились. Артеменко не знал, где находится отряд и почему молчит Ястребов, а Ястребов тяжело заболел, начальник штаба отряда М. С. Гагаев погиб в разведке, у партизан, оставшихся, по существу, без руководства, не было единства в вопросе о дальнейшей деятельности. На след обезглавленного отряда в конце октября напали каратели. Партизаны приняли неравный бой и сражались отважно. Погиб Ястребов, был разбит отряд, несколько человек прорвалось из блокированного леса и ушло в Издешковский партизанский отряд. Сахаров спрятался в доме директора Жулинской школы М. И. Черткова, в ноябре он перебрался в Вязьму, там был опознан предателем и арестован.

Предательство — не стечение обстоятельств. Это свойство души человека низкого, алчного, способного на подлость ради собственного «я». Тщеславие и стяжательство в спокойной обстановке, змеиная ползучесть при виде опасности, стремление уцелеть любой ценой, когда придется решать: быть или не быть вот корни предательства. Сахаров не стал предателем, он был им, арест лишь выявил его духовное ничтожество.

Он выдал всех коммунистов и подпольщиков Крутовского и Жулинского сельских Советов: К. Г. Прохорова, Б. А. Арсентьева, А. Н. Козлова, М. А. Котову, М. И. Черткова, И. Я. Викторова, С. Я. Викторова, Л. П. Исакову, П. Е. Куницкого, Ф. С. Арефьева. В городе Сахаров нашел и выдал А. В. Сорокину, Г. Н. Громова, Е. И. Шпаковскую, Н. И. Белкина, В. И. Белкину, В. Ф. Фотиева, В. В. Гуренкова, А. В. Гуренкову, о патриотической деятельности которых он знал.

При обыске в доме Гуренковых был найден дневник Ани Гуренковой, в котором девушка день за днем записывала злодейства, совершаемые в Вязьме, собирала фотографии и сведения о тех, кто активно работал в пользу оккупантов. Увидев этот дневник, переполошилась вражеская агентура. Подняли на ноги всех доносчиков и предателей с целью выявления лиц, причастных к этому дневнику. А вскоре на столе начальника районной полиции Д. Сорокина оказался донос на воентехника Ф. В. Шолохова, руководившего группой молодежи вяземской окраины. Федора Шолохова и его помощника Николая Чеботаренкова арестовали. Арестованные держались мужественно. После допросов и пыток, очных ставок с Сахаровым 10 декабря их вывезли за город и расстреляли. Всего расстреляли 34 человека.

Имена погибших мы будем помнить всегда — они были честными и мужественными людьми. П. Е. Куницкий, раненный, окруженный врагами, отстреливался до последнего патрона, последний оставил для себя, но не сдался. Борис Арсентьев, секретарь Крутовского сельсовета, вынес страшные пытки и ничего не сказал гестаповцам, его вывели за сарай, в 23-градусный мороз облили водой и заморозили. Рассказывают, что на краю могилы В. В. Гуренков, увидев среди палачей знакомые лица, попытался пробудить их совесть:

—Убейте меня, но оставьте жизнь им, молодым! Аня подхватила на руки ослабевшего старика и крикнула:

— Отец, с кем разговариваешь?! Стреляй, сволочь! Так уходили из жизни эти люди, гордые, сильные,

верные себе и Родине.

А предателей — Сахарова, Горелова, Алмазова — судил наш военно-полевой суд, заседание которого шло в кинотеатре при открытых дверях. Обращаясь к судьям с последним словом, Сахаров встал на колени, моля оставить ему жизнь. Он и тут ползал. Суд вынес смертный приговор. Таков конец предателей: позорная смерть и вечное проклятие людей.