Воспоминания
 

Им светили звезды. ПАРТИЗАНСКИЕ НОЧИ.

   
И.Н.Скрипка, начальник штаба отряда Реванш

Шел сентябрь 1942 года. Огненная полоса фронта, растянувшись на тысячи километров, подступала к Сталинграду и перевалам Кавказа. На Московском направлении советские войска в боях теснили врага. В результате, например, Ржевско-Сычевской наступательной операции, проведенной 30 июля—23 августа, противник был отброшен на 35—40 километров. На этом направлении были скованы крупные силы группы армий «Центр». Против захватчиков велась поистине всенародная борьба. ...В роще за деревней Минино, что в соседнем с Сычевским — Новодугинском районе, было тихо: у развалин церкви горел небольшой костер, к нему подходили вооруженные мужчины, говорили шепотом и недолго, потом скрывались в темноте вечернего леса. У костра приходивших встречал невысокий молодой командир. Разговаривал он с прибывшими по-разному: кого хорошо знал, приветствовал шуткой или просто жал руку и кивал сидевшему рядом немолодому партизану:

— Запишем!

Других подробно расспрашивал, каким образом они оказались в тылу врага, чем занимались до сих пор, каким оружием владеют.

Ответы слушал внимательно, останавливал говорившего, уточнял, что не совсем было ясно. Убедившись, что перед ним тот, кто ему нужен, обещал:

— Возьмем.

Командиром, от решения которого зависело, взять или не взять нового бойца в партизанский отряд, был лейтенант Суетнов. Он формировал уже второй отряд.

Командиром, от решения которого зависело, взять или не взять нового бойца в партизанский отряд, был лейтенант Суетнов. Он формировал второй отряд. А первый активно действовал, имел свой счет уничтоженным врагам.

Иван Тимофеевич Суетнов попал в окружение северо-западнее Вязьмы осенью 1941 года. 11 октября он, двадцатидвухлетний командир взвода, повел бойцов на прорыв. Сквозь внутреннее кольцо окружения порвались 17 человек и устремились к фронт, который отодвинулся далеко на восток. Но вскоре их осталось только двое - Иван Суетнов м старшина Александр Кошечкин. Остальные либо погибли, либо отделились от группы во время перестрелок с врагом. В летнем обмундировании, голодные и простуженные, обходя деревни, забитые немецкими обозами, шли они к фронту, а фронт отодвигался все дальше и дальше к Москве.

Пройти через передний край обороны противника им не удалось, хотя они сделали несколько попыток в разных местах вырваться из окружения к своим.

Несмотря на холод, непогоду, приходилось ночевать, а иногда и устраивать дневки в сараях, на токах, зарываться в солому, а потом снова в дорогу на поиск хоть какой-нибудь бреши в линии фронта. Искали и не находили.

Проходя через опасные зоны, прятались в лесах, выбирали, где больше хвойных деревьев, там легче укрыться, а в случае обнаружения — легче уйти от преследователей.

И дождь осенний моросил, и снег шел, и мороз схватывал землю, ручьи и речки — все было. Но одна мысль не давала покоя — пробиться к своим, не угодить в ненавистный плен. От холодов, сырости, пустоты в животе и переходов распухали ноги, болела и кружилась голова.

Исколесив немало километров, Суетнов и Кошечкин, уставшие, превозмогая боль во всем теле, вышли к деревне Василевке, что недалеко от станции Тумаиово Московской железной дороги. Деревня маленькая, в низине, больших дорог через нее не проходило, фашистов на постое здесь не было.

Приняли их после длительных расспросов в двух многодетных семьях. Саша Кошечкин поселился у Александры Ивановны Кутенковой, у которой было семеро детей, под видом двоюродного брата Васи. Суетнов стал жить по соседству в семье Анастасии Васильевны Бабичевой.

Многое они передумали и переговорили за длинные осеннее - зимние вечера. Первое время Иван и Александр еще не теряли надежды выйти к своим. Однако сделав несколько вылазок из деревни, поняли, что это едва ли удастся. — Далеко нам теперь не уйти,— излагал свои мысли в одном из разговоров Суетнов.— На дорогах и в деревнях фашисты, в лесах снегу по горло — до Москвы по-пластунски не доползешь. Давай-ка, Сашок, изучим получше окрестности, посмотрим, что и где у врагов имеется, с местным населением познакомимся — еще понадобится.

Суетнов и Кошечкин хорошо запомнили слова в «Правде», обращенные к советским людям фронтовой и прифронтовой полосы, прочитанные еще в ходе августовских боев 1941 года: «Создавайте новые отряды партизан, громите ненавистные немецкие войска, уничтожайте фашистов, как бешеных собак. Под откосы пускайте все их поезда, разрушайте связь, взрывайте склады».

Следуя мобилизующему призыву партии, друзья - окруженцы стали готовиться к организованной борьбе с оккупантами. Устанавливали связи с жителями окрестных деревень, ближе узнавали людей, их настроение. В беседах призывали саботировать заготовки и платежи, искать и приберегать оружие, собирать листовки, которые сбрасывали наши самолеты. Из них населению становилась известна большевистская правда об отпоре врагу, крепла вера в победу. Распространению этой правды всячески способствовали Иван и Александр. Агитационным словом сплачивали людей.

Заодно изучали местность. Сами изготовили карту-схему, нанесли на нее расположение деревень, дислокацию в них вражеских частей. С помощью друзей они знали примерную численность гитлеровских гарнизонов в радиусе десяти—пятнадцати километров. В зимнюю стужу ходили даже к дальним селам Малеево, Ивановское, Тесово.

Один из таких походов едва не закончился для Ивана трагически. Он попал в деревне Григорово в полицейскую облаву, и его повели в сторону села Шуйского. Об этом сообщил Саше знакомый. Кошечкин бросился на поиски друга. В Шуйском и Покрове никто не знал, куда направили задержанных во время облавы. Кошечкин вернулся из поиска один, усталый и расстроенный.

Прошло три-четыре дня. Поздно вечером Саша лежал на топчане. Тревога за друга не давала уснуть, В окно постучали. Быстро оделся, попросил хозяйку отворить дверь, а сам скрылся во дворе. Через минуту хозяйка выглянула из хаты и прошептала:

— Иван пришел.

Утомленный, голодный, в телогрейке, покрытой ледяной коркой, посреди избы стоял Суетнов.

— Ванюшка, живой!

Кошечкин сжал друга в объятиях и, почувствовав, что тот едва стоит на ногах, усадил на лавку. Хозяйка налила молока. Он залпом выпил его, перевел дух и произнес:

— Вы понимаете, эти прихвостни хотели заставить меня чистить дороги... Дороги чистить для вражеских машин! Да за тем ли меня отец Иваном назвал?

За зиму вокруг Суетнова и Кошечкина сложилась патриотическая группа. А в апреле 1942 года они начали создавать партизанский отряд.

Поначалу он был немногочисленный. Мужчин в деревнях осталось мало. Не хватало оружия и боеприпасов. Собирали боевое снаряжение, вплоть до охотничьих ружей и финских ножей. Нападали на вражеских заготовителей и мародерствующих солдат, резали телефонные провода, устраивали засады на дорогах, обстреливали и уничтожали небольшие группы оккупантов или одиночные автомашины. Вооружались трофейными автоматами, винтовками, гранатами.

Оставаться в районе своих активных действий отряду было более небезопасно. Да и пополнение в живой силе требовалось. Поэтому в первой декаде мая 1942 года отряд из Тумановского района перебазировался в лес у деревни Иванчищево Новодугинского района, который назывался Марковским. Здесь он пополнился новыми людьми, запасся оружием, продовольствием.

Суетнов и Кошечкин при приеме людей в отряд тщательно взвешивали все «за» и «против», советовались между собой наедине, проверяли новых бойцов в деле, внимательно следили за теми, кто вызывал хоть какое-то сомнение. Приходилось постоянно быть начеку. Никто не застрахован от проникновения вражеского лазутчика, предателя. Ведь в отряд шли разные люди: окруженцы — красноармейцы, командиры и ополченцы, жители местных деревень, не призванные по разным причинам в армию.

Не с пустыми руками пришли в партизанский отряд Борис Смирнов и Николай Вергунов. Они принесли четыре винтовки, из них одну немецкую, несколько гранат, более 500 патронов, ручной пулемет, бинокль, компас, которые добыли за зиму. Оба они бежали из дорогобужского лагеря военнопленных в ноябре 1941 года. После долгих попыток выйти за линию фронта остановились в деревне Игнатково Новодугинского района, откуда и попали в отряд Суетнова.

Из лагеря, расположенного в Марковском лесу, провели ряд диверсий на грунтовых дорогах: сделали несколько лесных завалов, разобрали, а кое-где сожгли настил деревянных мостов, а на других ослабили или вовсе убрали опоры, превратив их в ловушки для автомашин и другой техники врага.

Все боевые вылазки партизаны старались совершать подальше от своего расположения и населенных пунктов, чтобы не навлечь репрессии оккупантов на себя и население.

Спустя некоторое время отряд Суетнова встретился и установил постоянный контакт с оперативной группой капитана В. Ф. Артеменко, направленной штабом Западного фронта в тыл врага с заданием выйти на связь с партийным подпольем, объединить разрозненные партизанские группы и отдельных патриотов, действовавших в районе Вязьмы, в отряды и помочь им в организации борьбы в тылу врага. Такие же оперативные группы были направлены в другие районы Смоленщины. В состав опергруппы Артеменко входили: начальник штаба — старший лейтенант В. Г. Сафонов, комиссар — старший политрук А. П. Крохин, начальник разведки — старший лейтенант И. С. Богданов и старший лейтенант А. С. Степанов. Пять командиров, пять коммунистов, успевших побывать в боях и в госпиталях. В группе были также два радиста с рацией. Опергруппу сопровождало подразделение партизан.

Встреча отряда Суетнова с группой Артеменко в какой-то мере определила дальнейшие действия партизан.

Артеменко не раз бывал у Суетнова. Ему сразу понравился армейский порядок и дисциплина в отряде.

Капитан Артеменко, как полномочный представитель штаба фронта, утвердил уже сложившийся командный состав отряда: командир — И. Т. Суетнов, комиссар — А. А. Кошечкин, начальник штаба — И. Н. Скрипка. Отряд назвали «Реванш», как символ отплаты за горечь отступления 1941 года, символ возмездия за злодеяния фашистов на нашей земле, за причиненное врагом народное горе, за вдовьи, материнские и сиротские слезы, за разрушенные и сожженные села и города, за искалеченные человеческие души.

В июле 1942 года опергруппа капитана Артеменко из Торбеевского леса перебазировалась в Вяземский район. Суетнову же была поставлена задача вести разведку, держать в первую очередь под наблюдением железную дорогу Вязьма — Ржев и шоссе Вязьма — Сычевка, устраивать там засады.

Опергруппа капитана В. Ф. Артеменко впоследствии подчинила себе на северо-западе Вяземского района несколько партизанских отрядов и групп, базировавшихся в Сорокинском лесу, объединенных затем в крупный партизанский отряд «За Родину!», который стал костяком партизанской бригады имени Андреева. Но с отрядом Суетнова она поддерживала постоянную взаимную связь, оказывая ему возможную в тех условиях помощь и получая разведданные.

В конце августа — сентябре, выполняя задание Артеменко, партизаны Суетнова провели работу среди мужчин, оставшихся в деревнях Мининского и соседних сельских Советов, и отобрали из добровольцев проверенных, надежных людей для нового отряда. Командовать им поручили В. В. Лебедеву.

Василий Владимирович Лебедев до войны был директором одного из павильонов Всесоюзной сельскохозяйственной выставки. 26 июня 1941 года он ушел на фронт. Осенью 1941 года, пробираясь из окружения к линии фронта, заболел тифом. В крестьянской избе на

Смоленщине его укрыли от вражеских солдат и выходили. Весной сорок второго года Лебедев попал в облаву, вместе с другими мужчинами деревни оккупанты отправили его в лагерь. Из лагеря он бежал и стал партизаном.

В ночь на 7 сентября 1942 года, с которой мы начали рассказ, Василий Владимирович вместе с Сует-новым как раз и принимал в новый отряд будущих своих боевых товарищей. На явку прибыли 34 человека.

После полуночи рядом с кострищем, где еще теплились угли, партизаны построились, и Суетнов представил им Лебедева. Приняли присягу. Комиссар отряда Суетнова — Кошечкин подошел почти вплотную к строю и, всматриваясь в едва различимые лица бойцов, сказал короткую речь. Он говорил, что в тылу противника нет видимой линии фронта — здесь враги кругом, поэтому партизану нужны смелость, находчивость и постоянная собранность, всегда следует помнить, что неумный поступок одного может стать причиной гибели многих.

— Я вам так скажу, ребята,— закончил свою речь Кошечкин,— дурак в нашем деле не менее опасен, чем трус.

До рассвета отряду Лебедева предстояло скрытно перейти железную дорогу, выйти в лес западнее дерев* ни Курцево и оттуда направить своих связных к капитану Артеменко. Вместе с Лебедевым в распоряжение Артеменко ушли из отряда «Реванш» К. Аликов, А. Желнин, В. Буравкин и Г. Филенков.

Лес, где обосновались партизаны Суетнова, начинается в четырех километрах от станции Касня и тянется на север вдоль железной дороги километров пять-шесть. С востока к нему прилепились деревни Марково, Алхимово, Иванчищево, Минино. Лес сравнительно невелик, и землянки партизан находились всего в трех километрах от железной дороги, по которой шли поезда из Вязьмы на Ржев и обратно. Пересчитывая вагоны громыхавших мимо эшелонов, видя или угадывая, какие грузы они везут к фронту, партизаны молча сжимали кулаки — в отряде не было взрывчатки. Но подрывники уже были. Это Т. А. Антонов и П. Г. Подашков.

Тит Александрович Антонов хорошо знал подрывное дело: в армии он был командиром саперного взвода. Выполняя задание в тылу противника, попал в лагерь военнопленных, трижды бежал, последний раз из лагеря у станции Серго - Ивановской, где познакомился и подружился с Лебедевым. Бежали вдвоем. В лесу они встретили группу П. Г. Подашкова, в которой было четыре человека. У Суетнова и Кошечкина почти в каждой деревне оставались свои люди, внимательно следившие за всем, что происходило в округе, они сразу сообщили командиру о появлении в зоне действия отряда вооруженных незнакомцев. Состоялась встреча, после которой все шестеро пришли в партизанский отряд. Боевые товарищи называли Антонова Петро. Этим именем будем называть его в дальнейшем и мы.

Павел Григорьевич Подашков в 1939 году окончил танковое техническое училище. С июня 1941 года он воевал в составе 5-го мехкорпуса. Многие его фронтовые друзья погибли под Острогом, Гродно, Смоленском, Дорогобужем и Вязьмой. А он уцелел. И его знания очень пригодились в отряде — Павел хорошо разбирался в устройстве различных снарядов и мин.

В районе, где действовал отряд, поиск взрывчатки и капсюлей-детонаторов результатов не дал. Помогли соседи. Разведчики оперативной группы обнаружили небольшой склад тола, собрали немало снарядов, мин, патронов. Артеменко приказал передать Суетнову часть взрывчатки и снарядов. Павел Подашков взялся изготовить фугасы. Антонов обучал будущих подрывников, как подложить заряд под шпалу, рельсу, опору моста, на шоссе, как замаскировать, как лучше использовать толовые шашки, наши и трофейные снаряды, мины, рассказывал об их устройстве.

В конце августа, ночью, подрывники и группа прикрытия во главе с командиром отряда вышли на железную дорогу Вязьма — Москва, северо-восточнее деревни Синьково. Труд и волнения партизан в ту ночь оказались напрасными — не сработал отсыревший взрыватель. Второй фугас рискнули опробовать в ночь на 8 сентября недалеко от лагеря, на железной дороге Вязьма — Ржев.

На операцию вышли Суетнов, Кошечкин, Антонов, Подашков, Смирнов, Новожилов, Гонцов, Сураев, Тимофеева, Григорьев — Ясное Море («ясное море» — его Любимая поговорка, ставшая кличкой).

Когда приблизились к железной дороге, Суетнов прошептал:

— Петро, будете подходить к полотну левее, там кусты пореже, земля суше. В случае чего, можно незаметно, без большого шороха, уйти.

— Все понял,— ответил Антонов.

На насыпь, как было оговорено, поднялись Антонов, Гонцов, Подашков, Новожилов, Сураев и Григорьев.

Подрывники действовали смело, решительно, быстро. Ямку для заряда рыли немецким плоским штыком и ножом-финкой, выбирая землю малой лопатой осторожно, чтобы не задеть рельса. Песок, когда заряд был поставлен на место, разровняли ветками.

В лесу было тихо и сумрачно. Темнота поглотила его осенние краски. Верхушки деревьев слабо вырисовывались на сером небе, на котором светились маленькие редкие звезды. Смолкли неугомонные кузнечики, и только чуткие осины едва слышно шептали где-то вверху. Прислонившись к гладкому изогнутому стволу березы, Суетнов настороженно слушал обманчивую тишину ночи. Рядом стояли и сидели бойцы прикрытия. Молча всматривались они в сумрак над железной дорогой, куда ушли подрывники. Вдруг командир выпрямился и замер, уловив знакомый шум идущего поезда. Молчаливая взволнованность людей передавалась от человека к человеку, все мысли и чувства слились в единое стремление.

Поезд шел на большой скорости. Все ближе и четче перестук колес, как скороговорка... И вдруг торопливое ритмичное движение его оборвал оглушительный взрыв. Несколько мгновений неестественной тишины, потом мощное эхо повторило взрыв, и все смешалось: лязг и скрежет железа, треск раздираемого дерева, шипение огня, взрывы и выстрелы. Лес зашумел, загудел тревожно и грозно. Верхушки берез осветились отблесками пожара. У бараков, где размещалась охрана дороги, началась стрельба: винтовочные выстрелы перекрывались грохотом взрывающихся в огне боеприпасов. Бушевало пламя горевших вагонов...

Партизаны на ходу обнимали запыхавшихся от бега подрывников и увлекали их в глубь леса.

Заряд сработал отменно: соберут лом, и тот с окалиной,— вполголоса голоса доложил Антонов.

— Поздравляю,— Суетнов крепко стиснул его руку.

— Молодцы!

Партизаны возвращались к землянкам веселые, возбужденные успехом подрывников – это был не минутный бурный восторг, а сознание исполненонного долга, радостное облегчение труженика, завершившего важное и очень нужное дело. Да, то была первая большая удача — вражеский эшелон с боезапасом, оружием у разрушенного взрывом пути. Целый эшелон! Снаряды и патроны, взорвавшиеся на лесном перегоне, никого не убьют подо Ржевом, где давно не стихают бои.

Отдохнув после перехода, Суетнов вышел из землянки. Была глубокая сентябрьская ночь. Постоял несколько минут, прислушался, словно оценивая обстановку, посмотрел на серп луны, мерцание больших и малых звезд, которые светили точно так же, как и в родных местах, такие далекие, но притягательные.

«Свет звезд неярок,— думал Суетнов,— но вполне достаточен, чтобы различить отдельные предметы, деревья, фигуры людей на фоне ночного неба».

Звездное небо и небольшой серпик луны — уже многое для партизан. При свете звезд уходили они на задания, минировали дороги, вели разведку, поиски, при свете звезд возвращались перед утром домой, когда охрана и патрули противника были менее бдительны, а отдыхавшую смену охватывал глубокий сон.

Суетнов задумался. То в одной, то в другой стороне слышалась отдаленная перестрелка, ухали одиночные артиллерийские выстрелы, ахали разрывы снарядов, мин, работала авиация. Сверкали отблески пожаров. Все еще виднелось зарево в той стороне, где отряд подорвал вражеский эшелон.

Суетнов думал о завтрашнем дне: обжитой лес фашисты могут блокировать — надо уходить. Куда? Крупных лесных массивов в треугольнике Новодугино - Вязьма — Туманово нет, здесь только перелески и заросшие кустарником болота. А уходить надо...

Покидали стоянку группами. Андрея Мамаева, Бориса Смирнова и Сергея Зацепина Суетнов отправил вечером к автомагистрали Москва — Минск с заданием организовать диверсию, чтобы в какой-то мере отвлечь внимание оккупантов от леса, в котором находились партизаны. 9 сентября, узнав, что в деревнях, окружавших Марковский лес, появились подразделения фашистских солдат, командир приказал всем бойцам под командой Кошечкина перейти в Тумановский район. Для не вернувшихся с задания положили в тайник записку.

Командир И. Т. Суетнов, Иван Скрипка, Семен Новожилов и Иван Григорьев, запасшись продовольствием на несколько дней, шли по маршруту Мамаева, Смирнова и Зацепина, чтобы предупредить их об опасности. Товарищей не встретили, двигаться дальше днем было опасно, и они остановились в кустарнике возле деревни Голвачево. Вечером сам Суетнов собрался в разведку. — Если не вернусь до утра,— сказал он,— замаскируйтесь и днем не выглядывайте из-за этих кочек, ночью уходите в район деревни Куркино к Кошечкину. Меня не ищите — сам найдусь.

Товарищи знали, что у Суетнова есть явки, на которые он ходит один. Даже ближайшим друзьям, хотя верил им, как себе, не называл имен тех, кто его информировал. Потом, после войны, он рассказывал, что среди них были самые разные люди: учителя, железнодорожники, служащие волостной управы, старосты деревень, даже переводчик из комендатуры. Все эти люди собирали нужные и точные сведения, он доверял им, они верили ему и могли не пойти на связь с другим человеком, опасаясь провала.

На рассвете командир вернулся.

— Придется до вечера скучать здесь,— объявил он.— Начинается облава с целью уничтожить нас или, по крайней мере, выкурить из района. Подняты на ноги охрана дороги, гарнизоны, полиция, где-то на подходе специальный карательный отряд. Местонахождение партизан считается неустановленным, хотя агентура кивает в сторону нашего леса.

За разговором не заметили, как зашло солнце. Сразу потянуло сыростью, холодом. Партизаны покинули свое убежище и двинулись дальше на соединение с группой Кошечкина. Вечер, на их счастье, выдался темным. Они шли вдоль лощины, не разговаривая, помня, что у врагов есть не только глаза, но и уши. И вдруг с дороги, которой еще не видели, их окликнули по-немецки. Все бросились на землю. Засвистели пули, впереди послышались голоса, партизаны ответили из своего разнокалиберного оружия. Завязалась перестрелка. Оттуда, с вражеской стороны, раздавались длинные автоматные очереди, им отвечали редкие винтовочные выстрелы – партизаны берегли патроны. И вдруг стрельба резко оборвалась по деревянному настилу застучали колеса отъезжающей телеги.

Патроны кончились...- прошептал Ваня Григорьев.

За подмогой двинулись!

Никого не задело?— спросил командир.

Раненых не было. Суетнов повел товарищей к деревне Бровкино. Там располагалось большое подразделение оккупантов. Несколько дней назад они прочесали всю окрестную территорию, потому что 3 сентября партизаны сожгли здесь немецкий склад1. Лейтенант знал, с кем воюет, и был убежден, что вблизи Бровкина искать их сейчас не будут. На отдых остановились в небольшом леске, один клин которого уходил в поле, другой — соединялся с таким же неровным остатком смешанного леса, шумевшего в давние годы на берегах Касни, уносившей на север воды здешних бблот.

Эх, командир,— заговорил долго молчавший Семен Новожилов,— нам бы теперь взрывчатки вдоволь, автоматы, гранаты, мы бы тут столько колес перевернули!

Размечтался! Пулемета да пушки тебе еще не хватает,— пошутил Суетнов.

Пулемет не надо. Хотя... пара пулеметов в лагере не помешает. На всякий случай... Мне — автомат и гранаты. А ребятам — апостолам нашим Петру и Павлу— тол. Вот тогда была бы музыка! Скрипке было бы чем дирижировать.

Семен лежал на боку, опираясь на мшистую кочку. Большой рост, хрящеватый нос на исхудавшем лице, голубые глаза, в которых легко читалась доброта, делали его похожим на молодого Дон Кихота, но, в отличие от странствующего рыцаря, он точно знал, с кем нужно воевать. Новожилов бежал из-под расстрела, в отряде с первых дней его создания собственными ногами не раз измерил глубину речушек и болот.

— Да, Семен, инструментов для твоего оркестра явно не хватает,— подтвердил Скрипка.

Иван Николаевич Скрипка на Смоленщине воевал второй год. В составе 8-й Краснопресненской дивизии народного ополчения осенью 1941 года он участвовал в тяжелых оборонительных боях, потом партизанил в Дорогобужском районе. В июне 1942 года партизаны Дорогобужского края прикрывали выходившие из вражеского тыла войска генерала П. А. Белова.

Выполнив задачу, поставленную командованием, сопровождавшие просачивались при возвращении отдельными отрядами и группами сквозь кольцо вражеских войск, блокировавших район. Их в группе было шестеро, ночами они двигались на восток с надеждой перейти линию фронта. Встреча с Суетновым изменила эти намерения.

Вот как об этом писал впоследствии И. Н. Скрипка в своих воспоминаниях:

«С большим трудом прорвавшись через заслоны противника у деревни Игнатково Издешковского района, мы вшестером вышли с юга к железной дороге Смоленск— Вязьма недалеко от станции Алферово. Двигались, сообразуясь с обстановкой.

Севернее станции Касня удачно перешли железную дорогу Вязьма — Ржев и вечером заглянули в деревню Иванчищево. После дневных забот молодежь собралась на улице. К нам подошел парень и предложил встретиться, как он сказал, «с нашими ребятами — партизанами». Мы согласились. Здесь познакомились с А. А. Кошечкиным. Он предложил нам остаться в их отряде, что мы и сделали».

Скрипка и все, кто был рядом и слушал Семена, по существу, так же оценивали обстановку. Если бы у них тогда был тол и достаточно боеприпасов, они пустили бы под откос не один эшелон, пока гитлеровцы не напали на их след, пока не наступила зима. Но решить проблему боепитания отряда в полном объеме они не могли без помощи Большой земли, а там, на Большой земле, о них ничего пока не знали.

Партизанский отряд Реванш» был одним из тех, сравнительно небольших, отрядов, которые возникли самостоятельно, по велению души и сердца советских патриотов, действовали по своей инициативе и определенное время не были связаны с партийным подпольем или каким-то штабом известного Большой земле партизанского формирования.

Особенностью партизанского движения в Смоленской области, что подчеркивается и в книге «Война народная», было довольно широкое участие в нем военнослужащих. В большинстве отрядов сложилось удачное сочетание между местными патриотами и военнослужащими, так называемыми окруженцами. Первые прекрасно знали местность, каждую дорожку и стежку, имели тесную связь с населением. Вторые хорошо знали военное дело, владели всеми видами оружия, умели организовать разведки. Все это целиком и полностью можно отнести к отряду И. Т. Суетнова «Реванш».

Партизаны отряда и без снабжения с Большой земли находили выход.

Суетнов сказал Новожилову:

— Ладно, Семен, после облавы вместе пойдем добывать пулемет и взрывчатку. А сейчас давай подумаем, чем насолить оккупантам сегодня.

Суетнов встал, посмотрел на небо, отыскивая на нем Малую Медведицу. Невысокий, худой, в разбитых сапогах, в ватнике с чужого плеча и в шапке неопределенного цвета и вида, он не терял командирской выправки. Собранный, не по годам серьезный, находчивый и решительный, Иван обладал острым умом и той внутренней силой и чувством ответственности, которые давали ему право быть старшим среди этих людей, переживших многое.

— Подъем!— негромко скомандовал он. В ту ночь они перерезали и смотали метров двести кабеля вблизи Бровкина и ушли в небольшую рощу на берегу реки Рузы, где в деревнях Вахрамеево, Шуйское, Азаровой Василево у Ивана Суетнова были добрые и верные друзья. Здесь же, неподалеку в лесу, находился сейчас весь отряд, включая Мамаева, Смирнова и Зацепина, которые, узнав из тайника об уходе отряда из Марковского леса, двинулись с предосторожностями в условленное место по маршруту движения группы Кошечкина и соединились с ней.

Прошло девять дней. За это время партизаны совершили несколько мелких диверсий на дороге Туманово — Спаек и в других местах, а оккупанты прочесали Марковский лес, провели облавы в населенных пунктах — партизан не обнаружили. Патрулей с перекрестков дорог фашисты сняли. Но в селе Савенки обосновался отряд полиции. Суетнов, готовясь к возвращению на базу под Иванчищево, мелкими группами сосредоточивал отряд в лесу около Жихарева, не прекращая разведки и диверсий.

НЕОЖИДАННЫЕ ВСТРЕЧИ

Два человека в отряде — Андрей Мамаев и Митя Огородников — с помощью самых простых инструментов умели делать все, или почти все, необходимое партизанам. Кроме того, Андрей метко стрелял, был очень ловок, прекрасно ориентировался на местности, поэтому он стал разведчиком и участвовал во многих боевых делах. У Мити обнаружились способности повара: в трудные дни он мог сварить обед из самых скудных запасов. Как-то в перестрелке с немецкими заготовителями партизаны в числе трофеев взяли убитую лошадь; из листа железа Огородников сделал противень и кормил всех котлетами из конины, о которых партизаны вспоминают до сих пор. Поэтому Митю чаще других оставляли на базе, он занимался хозяйством и кухней.

17 сентября Кошечкин и Огородников возвращались в Жихаревский лес с задания. Утро было росное, сырое. Одежда их пропиталась влагой, а в сапогах хлюпала вода. Один сапог у Кошечкина разорвался и мешал идти, Митя посматривал на ноги комиссара и досадливо морщился.

— Починил бы я тебе обувку, да шило забыл прошлый раз. Здесь, в лесу.

— Пойдем поищем.

Они не спеша шли к тому месту, где дин дня назад отдыхали. Вдруг окликнул негромкий женский голос:

— Стой! Кто идет?

Партизаны остановились. Из-за кустов вышла высокая строгая девушка в пилотке, гимнастерке, с автоматом в руках.

Кто вы?— спросила она.

Мы-то здешние. Вы зачем сюда явились?

— У всякого Гришки свои делишки... Что вам тут нужно?

— Шило.

Глаза ее гневно сверкнули, она сочла ответ за шутку и, глядя в упор, четко, по-командирски повторила вопрос:

— Кто вы?

Перед нею стоял молодой мужчина, среднего роста, плотно сложенный, в бушлате и фуражке с красноармейской звездочкой. Скуластое лицо было чисто выбрито. Ясные, чуть прищуренные глаза говорили о доброте и открытости характера, а в движении губ, в искристой улыбке мелькало совсем мальчишечье озорство.

Кошечкин смотрел на новенький ППШ и пытался угадать, как попала сюда эта девушка. Кто она? Сколько их здесь? Зачем? И вдруг страшная мысль обожгла его: в районе облава — они, хотя и с автоматами, могут стать добычей карателей.

— Где ваш командир?— спросил он девушку, ожидавшую ответ.

Она оглянулась. К ним быстро шел высокий, широкоплечий мужчина. По хорошей военной выправке Кошечкин угадал в нем кадрового командира и представился по-военному. Тот в свою очередь назвал себя. Коротко и толково Кошечкин изложил обстановку, рассказал об облаве и посоветовал, если они намерены действовать в этом районе, обязательно встретиться с Суетновым, который скоро должен прийти в лес.

Командир слушал внимательно, но был чем-то озадачен и, видно, еще не решил, стоит ли задерживаться здесь и налаживать связи с местными партизанами. Высокая девушка с автоматом стояла рядом и слушала их разговор.

Познакомьтесь. Комиссар нашего отряда Матвеева,— представил ее командир.

Будем считать, что встреча комиссаров состоялась,— Кошечкин поднял руку к козырьку. Так Кошечкин познакомился с командиром отряда имени Дзержинского М. Ф. Лопатиным и комиссаром А. Н. Матвеевой.

Пока Саша знакомился с командиром и комиссаром, Митя нашел шило, торчавшее в стволе дерева, под которым он на днях отдыхал, и успел поговорить с одним из встретившихся партизан.

У них девушка пропала,— сказал он Саше.

Как пропала?

А так. Пошла за водой — и нет... Ищут...

— Найдется. Не маленькая. А эта, высокая,— комиссар.

— Видать, боевая!

Анна Матвеева; впервые месяцы войны работала председателем Галкинского сельсовета Дзержинского района, входившего тогда в Смоленскую область. В сентябре 1941 года ее вызвали в райком партии и предложили, в случае оккупации района, остаться на подпольной работе. Аня согласилась. В октябре начались мрачные дни оккупации. Матвеева установила связь с Полотняно-Заводским партизанским отрядом, передавала в его штаб информацию и получала задания. В январе советские войска освободили город Кондрово и ее родную деревню Ярцево. Матвееву утвердили секретарем Дзержинского райкома комсомола. Когда же Аня узнала, что обком ВЛКСМ формирует партизанский отряд, которому предстоит действовать в тылу врага на Смоленщине, она подала заявление с просьбой зачислить ее в этот отряд. Кандидату в члены партии Анне Матвеевой было тогда 23 года, ее назначили комиссаром комсомольского диверсионного отряда.

Не жалея сил и времени, находила Аня дорогу к людям, подход к каждому бойцу, и они это ценили.

Постепенно крепли взаимные контакты в отряде, усиливалась его сплоченность, росло доверие к комиссару.

В трудном марш-броске от места дислокации отряда к линии фронта и движении по занятой врагом территории Аня, как правило, шла в замыкающей группе, подбадривая уставших и отстающих бойцов. Личным примером, беседами она учила осторожности, бдительности, способам маскировки, предостерегая молодых бойцов от излишней бравады.

Несмотря на молодость, Матвеева обладала волевым характером, проявляла находчивость, смелость и вместе с тем душевность к людям. Если она замечала озабоченность на лицах, нерешительность в поступках или же плохое настроение, то старалась понять причину этого, приободрить, отвлечь от грустных мыслей. Беседуя с партизанами отряда, встречаясь с населением на оккупированной территории, Аня рассказывала о тех или иных событиях войны, читала и комментировала найденные советские листовки, разоблачала ложь фашистской пропаганды. Она лично участвовала во многих операциях и боях отряда. Действовала всегда смело и решительно, как и подобает комиссару.

Как создавался отряд имени Дзержинского? Центральный и фронтовые (областные) штабы партизанского движения с начала своей деятельности в июне — июле 1942 года приступили к подготовке специалистов для работы в тылу врага. При штабах начали действовать спецшколы, укомплектованные из партизан, прибывших из тыла врага, и добровольцев, в основном комсомольцев или молодежи комсомольского возраста. Первый выпуск спецшкол составили в большинстве своем радисты и подрывники — весьма ценные партизанские кадры.

В одной из таких спецшкол прошли подготовку и бойцы комсомольского диверсионного отряда имени Дзержинского.

Разными путями оказались они в этом боевом комсомольском коллективе. Но всех их привела в него ненависть к врагу, желание бить оккупантов, посягнувших на нашу родную землю.

Вот как вспоминает об этом в письме к авторам Лидия Калнина (ныне Таэль)— латышка по национальности:

«Сама я воспитанница детского дома г. Смоленска. В 1940 году меня направили в школу ФЗУ г. Кондрово Смоленской области. Русский язык я плохо знала, но благодаря хорошим учителям и дружному коллективу школы быстро научилась разговаривать. В школе очень подружилась с Аней Горбачевой. Приняли меня в комсомол, была комсоргом группы. С Аней поступили в вечернюю рокковскую школу медсестер. Окончили ее. А школу ФЗУ не успели окончить — война.

После освобождения Кондрова меня вызвали в райком комсомола, беседовали и спросили: не желаю ли я учиться подрывному и разведделу для работы в тылу врага? Я охотно согласилась и только спросила: а можно с подругой? «Это еще лучше»,— ответили мне. Так мы попали с Аней в спецшколу. После ее окончания были направлены в отряд. Командиром отряда был старший лейтенант Михаил Федорович Лопатин.

В отряде из освобожденных районов Смоленской области были А. Матвеева, А. Горбачева, В. Дрогова, Т. Соломатина, В. Чугаев, 3. Костюхина, А. Щербакова, В. Чибисов и другие».

Партизанский отряд имени Дзержинского прибыл в полосу 20-й армии во время завершения Ржевско-Сы-чевской наступательной операции, в результате которой советские войска ликвидировали плацдарм врага на левом берегу Волги у Ржева, освободили город Зубцов и районный центр Карманово. Здесь, у Карманова, молодые партизаны приняли боевое крещение. 11 сентября отряд получил приказ — перейти линию фронта, проникнуть в район деревень Чаусово — Ледище—Внуково, разведать расположение складов, аэродромов, наличие и передвижение войск противника, взять под контроль железную дорогу Вязьма—Ржев, произвести на ней взрывы полотна, мостов, эшелонов.

В ночь на 12 сентября партизаны миновали передний край врага и вышли в лес юго-западнее озера Чуйково. Командир отряда старший лейтенант М. Ф. Лопатин, человек опытный и осторожный, лучше своих юных бойцов понимал сложность поставленной им задачи и трудности перехода по неразведанной местности с тяжелой ношей — на долю каждого партизана приходилось около 30 килограммов груза: автомат, запасные диски к нему, гранаты, две мины натяжного действия, тол, запас продуктов, холодное оружие, у Сергея Семенова — рация, у Зины Костюхиной — сумка с перевязочными материалами и медикаментами. В отряде из 27 человек было 13 девушек.

Кроме командира, комиссара, радиста, медсестры в отряде были помощники командира по разведке В. Голубков, командиры отделений П. Куранин, А. Иванов, Ю. Федоров, бойцы Д. Артемов, Н. Бурыкина, А. Горбачева, В. Дрогова, Л. Калнина, А. Кривачева, Я. Криводейченков, Е. Кривенкова, А. Кривенков, А. Куракин, В. Медведев, Н. Минина, М. Пупырева, В. Розанов, Т. Соломатина, М. Суханова, В. Чибисов, В. Чугаев, А. Щербакова.

Двигались медленно и осторожно. Командир часто посылал вперед разведку, шли только ночами. На четвертые сутки случилось несчастье: Володя Голубков вечером отправился в деревню, вблизи которой они дневали; он подошел к дому и осторожно постучал в окно — из окна грянул выстрел. Услыхав его, партизаны поспешили в деревню. Голубков лежал на спине, разбросав руки, он был уже мертв. Немцев в деревне не было, стрелял полицейский. Обыскали его дом и двор — негодяй как в воду канул. Володю похоронили. Потом снова шли, промокшие, голодные, усталые, опечаленные гибелью товарища, пока не оказались в Жихаревском лесу. Разожгли костер, собирались варить щи из капусты, добытой ночью,— не вернулась ушедшая за водой Саша Щербакова. Разведчиков отправили на поиск пропавшей, командир приказал потушить костер и замаскироваться...

Саша Щербакова, подойдя к пруду, примеченному ею у опушки леса, наполнила водой фляжку, зачерпнула полный котелок, поставила его на землю, вымыла руки и, набирая прохладную, пахнущую осокой воду в пригоршни, стала умываться. Поплескавшись вдоволь, она вытерла лицо мокрыми ладонями и, взяв котелок, поднялась — рядом стоял высокий юноша с винтовкой. На секунду Саша растерялась. Нельзя сказать, что она испугалась. Страх просто не успел овладеть ею. Все чувства и мысли девушки в то мгновение подчинились единственному желанию — избавиться от незнакомца. Что делать?.. Парень, очевидно, понял, что встреча с ним не обрадовала девушку, в мягком взгляде голубых глаз она уловила сочувствие и доброжелательность, заметила красноармейскую звездочку на полинялой пилотке.

— Пошли,— кивком головы он указал ей направление.

Куда, зачем?

К нам в отряд, там разберемся.

В лесу горел костер, вокруг него лежали и сидели человек 20, одетых и вооруженных по-разному. Заметив девушку и ее конвоира, один из них встал им навстречу и негромко спросил:

— Разведчица?

Она отрицательно покачала головой. Ее пригласили к костру, кто-то из мужчин с шуткой подал ей очищенную брюкву. Есть хотелось, поэтому от брюквы не отказалась. Она поняла, что ей дают время прийти в себя, осмотреться и ждут объяснения, как и зачем она попала в этот лес. Говорить правду Саша не имела права, врать этим приветливым парням не хотелось, и она продолжала молчать.

Прошло немного времени. К костру подошли Кошечкин и Огородников.

— Лежат, елки-палки, сны досматривают, репу едят и воображают, что они одни в лесу,— пошутил Кошечкин и начал рассказывать, как на прежней стоянке они с Митей обнаружили девичий отряд. Сообщение вызвало веселое оживление, пришедших окружили.

Девушки красивые? — спросил кто-то.

Не знаю. Автоматы видел. Новенькие...

— Нет, вы послушайте комиссара,— глаза Антонова хитро прищурились, и в них вспыхнул озорной светлячок,— он так загляделся на автоматы, что не приметил девчат. Давайте покажем ему девушку без автомата.

Партизаны расступились, и Кошечкин увидел девушку в бушлате и пилотке. Она смотрела на них, как смотрит учительница на не в меру расшалившихся учеников.

— Ее там ищут...

Суетнов, слушавший рассказ Саши Щербаковой, сидя у костра, быстро поднялся и встал рядом с комиссаром.

— Дело, ребята, серьезное. В одном лесу — два отряда. Задумайтесь!

Он взял свою винтовку, повернулся к Щербаковой и сказал ей:

— Пойдем с отрядом знакомиться. Играть в прятки время неподходящее.

Шел впереди, ни о чем ее не расспрашивая. Когда осталось совсем недалеко до поляны, где отдыхали дзержинцы, Саша попросила его подождать, пока она доложит Лопатину, что пришла не одна.

Первая встреча командиров была, по существу, разведкой возможных союзников — ни та, ни другая сторона еще не определила своего отношения друг к другу. Договорились только поддерживать связь и согласовывать действия отрядов.

Вечером в разведку отправилась сводная группа партизан обоих отрядов под командой Подашкова. Суетнов дал задание разведчикам и просил попутно зайти к учительнице Демидовской школы О. Н. Скворцовой взять у нее бумагу. Он хотел сделать схемы с карты Лопатина. До школы разведчики не дошли, у деревни Овинцы они попали в засаду карателей или полицейских. В короткой перестрелке были ранены Павел Подашков и Сергей Зацепин — пришлось вернуться в лес Сергей потерял много крови. Рану перевязали, но состояние его ухудшалось, поднялась температура. Суетнов позвал Добрынина.

До недавнего времени Николай Добрынин был старостой деревни Иванчищево, помогал партизанам, потом пришел в отряд. А старостой стал верный партизанам И. С. Смирнов. При нем крестьяне так же поочередно выпекали для партизан хлеб, когда было из чего его печь, обогревали и скрывали разведчиков, делились картошкой и другими продуктами.

Николай, Сергею нужны тепло и уход. К кому устроить его?

Отведем к моей матери,— не задумываясь, ответил Добрынин.

Зайдешь в Минино, передашь Лизе — пусть навестит Зацепина и сделает все что может.

Елизавета Израилевна Левина, зубной врач из Бобруйска, жила в Минине. Партизаны установили с нею связь, и она оказывала медицинскую помощь бойцам отряда и жителям деревень.

Той же ночью партизаны Суетнова и Лопатина двинулись на основную базу, в лес к Иванчищеву, куда благополучно добрались 18 сентября 1942 года. По дороге в лесу нашли скомканные и чуть прикрытые ветками парашюты.

— Не успели спрятать или не понимают, что будет, если фашисты увидят этот клад?— спросил Скрипка командира.

Суетнов приказал ему взять парашюты в лагерь, а сам отправился с разведчиками искать парашютистов.

Через некоторое время они привели в лагерь незнакомого юношу. Подтянутый, молчаливый, он прислушивался к разговорам, присматривался к тому, что делалось рядом, но держался пришельцем, и не все пока знали, что новичок — Андрей Орлов — разведчик 5-й армии. Думая, что он из тех замкнутых людей, которые трудно приживаются в новых коллективах, командир пытался ободрить его:

Будь как дома, Андрей. Отдыхай.

Нельзя отдыхать — дело ждет.

И Орлов рассказал ему доверительно, что своих товарищей из группы не нашел (их сбрасывали с другого самолета), но с ним вместе приземлилась радистка, он отвечает за судьбу ее и рации, потому он должен идти к ней, иначе она может подумать, что его схватили, и начнет действовать самостоятельно. Услыхав такое сообщение, Суетнов от радости хотел сделать

стойку на голове или еще что-то такое же невообразимое, но только глубоко вздохнул и чуть охрипшим от волнения голосом прошептал:

— Считай, тебе повезло. И нам — тоже.

Помолчал. И уже спокойно объяснил Орлову, что значит для отряда рация: не только боевые действия партизан, но и сведения о противнике, собранные ими многократно, до сих пор оставались в ряде случаев неизвестными для Большой земли, если не передавались через Артеменко, а следовательно, бесполезными.

— Разведчики у нас есть. Иди за рацией,— закончил разговор Суетнов. И, подумав, добавил:— Нам очень нужна связь с Большой землей.

Утром на базе отряда в сопровождении Орлова появилась пышноволосая девушка — радистка разведгруппы Валя. Через полгода Суетнов напишет об этом в отчете предельно коротко: 19

сентября встретил группу разведотдела 5-й армии, связался со штабом и принял разведку на себя.

Так в отряде «Реванш» появилась рация.

В то же утро Суетнов и Кошечкин встретились вторично с Лопатиным и Матвеевой. Разговор получился долгий. Командование и бойцы обоих отрядов стремились к единой цели: нанести врагу значительный ущерб, остановить движение на очень важной для него дороге Вязьма — Ржев. Цель одна — возможности разные. Дзержинцы хорошо вооружены, все бойцы прошли специальную подготовку, но им не хватало жизненного опыта и практических навыков работы в тылу противника. В отряде Суетнова подобрались люди, закаленные трудностями партизанской жизни, не раз проверенные в схватках с оккупантами, изучившие местность, настроение жителей, способности друг друга — они знали, в какую деревню можно войти открыто, в какое окно постучать, но у них не было взрывчатки, автоматического оружия и достаточного количества боеприпасов. Суетнов предлагал объединить в одном отряде опытных и молодых бойцов, осведомленность одних и вооружение других, к тому же он видел реальную необходимость очень строго согласовывать деятельность партизан обоих отрядов, чтобы избежать провала или потерь. Лопатина в то утро больше всего волновал вопрос обеспечения бойцов питанием — запасы продовольствия кончились еще в пути, третьи сутки они голодали, связь с оперативным центром 20-й армии не установлена — обнаружилась неисправность рации,— значит, помощи оттуда не будет. Он хорошо понимал, что встреча с отрядом «Реванш» — их счастье, но объединяться не спешил. Он попросил Суетнова ознакомить их с обстановкой в районе. Лейтенант показал на карте расположение гарнизонов, складов, аэродромов противника, рассказал об охране железной дороги. Местная полиция большого усердия к службе не проявляла, с теми, кто начинал активно сотрудничать с оккупантами, партизаны разговаривали коротко и строго.

Видно, не всех полицаев предупредили,— заметил Лопатин и рассказал о гибели Володи Голубкова.

Ну что ж, изменник сам подписал себе приговор! (Через несколько дней В. Медведев и Д. Артемов ликвидировали предателя.)

Суетнов умолк. Молчал тяжело и долго, обдумывая дела начавшегося дня.

Кошечкин объяснил Лопатину, каким образом они решили проблему питания. Сначала, предварительно разведав обстановку, заходили в деревню и просили их покормить. Когда отряд увеличился, стали действовать через старост, с ним сотрудничали старосты нескольких деревень, они собирали хлеб, картофель, овощи. Кое-что добавлялось за счет трофеев.

— До сытости, конечно, далеко, но едим каждый день. Теперь придется создать специальную группу и обратиться с просьбой к жителям деревень, в которых мы еще ничего не брали...— Лопатин все сообщения слушал внимательно, делал заметки на карте и в блокноте. Его крупные руки привычно вычерчивали условные обозначения. Зачесанные назад волосы открывали широкий лоб и четкие дуги бровей, серые красивые глаза вместе с толстоватым носом придавали лицу выражение добродушия и мягкости, но крепко сжатые губы и упрямый наклон головы говорили о характере упорном, настойчивом и решительном.

«Крепкий мужик»,— отметил про себя Кошечкин. «Мужику» было всего 25 лет. Вырос он в селе Галышкино Свердловской области, до призыва в Красную Армию работал трактористом, любил землю, машины, деревенское раздолье. Прощался с родными ненадолго, обещал вернуться шофером или механиком, да вот пришлось воевать. Сражался под Москвой, дважды участвовал в воздушных десантах (командовал группами), а третий раз пришел в тыл врага пешком.

В ходе беседы с Лопатиным Суетнов спросил: — Ну, как на фронте дела, расскажите поподробнее, что знаете, чем порадуете, чем огорчите? Как там наши на Большой земле? Мы имеем только отрывочные сведения.

Лопатин и Матвеева подробно рассказали о тяжелых боях на юге, под Сталинградом, о наступлениях наших войск на Западном фронте и освобождении Зубцова, Карманова и Погорелого Городища.

Суетнов и Кошечкин, в свою очередь, рассказали, что они в августе слышали отдаленный грохот сильной артиллерийской канонады, взрывы снарядов, бомб, шум боя, не утихавший долгое время, а по ночам видели зарево пожаров в районе Карманова и Сычевки.

С волнением прислушивались они к стрельбе, которая во второй половине августа несколько приблизилась. Ждали, надеялись, что фронт скоро придет к ним. И они, наконец, соединятся с частями Красной Армии. Но в конце августа шум боев стих. Для них все пока оставалось по-прежнему.

В завершение разговора с Лопатиным Суетнов ненавязчиво, но логично продолжал отстаивать идею объединения отрядов.

Не торопи, командир, пойми меня правильно,— в тон ему отвечал Лопатин.— Мне командованием 20-й армии поставлена конкретная задача: вести оперативную разведку сил и средств противника в полосе армии, проводить диверсии, главным образом на рокадной железной дороге Вязьма — Ржев. Все собранные разведданные я должен передать в штаб. Да вот рация подвела. Что-нибудь придумаем. А через день-два давай проверим вместе, крепко ли спят фашисты на новодугинской земле. Хорошо?

Убедил,— произнес Иван.

Ну что ж, нашего полку прибыло, вместе веселее будет воевать,— закончил беседу Кошечкин.

С этого времени два отряда, не объединяясь формально, стали действовать сообща и базироваться вместе.

Встретив отряд Лопатина и разведчиков 5-й армии, Суетнов и Кошечкин, да и весь личный состав отряда «Реванш», как-то приободрились, стали раскованнее, смелее себя чувствовать. Поднялось настроение и у дзержинцев. Они тоже почувствовали локоть друга, опору в лице бывалых солдат, старших товарищей, уже участвовавших в боях на фронте и в тылу противника.

Да и опирались оба отряда на всестороннюю помощь и поддержку местного населения. Укрывали и кормили партизан, собирали для них сведения о противнике учительница Демидовской школы О. Н. Скворцова, Р. Р. и А. Т. Кузнецовы из деревни Станы, семьи Бувакиных, Бабичевых, Кутенковых из Василевки, Семеновых, Шевалыкиных из Сороколетова, Тимофеевых — из Игнатова, Богдановых, Ратниковых — из Иванчищева, жители Минина, Маркова, Заовражья, Григорова, Воронина, Селиванова и многих других деревень Новодугинского и Тумановского районов.

Часто в разведку и на связь ходили Оля Кутенкова, Надя Семенова, Володя Тимофеев, Зина Ратникова.

ДВИЖЕНИЕ ОСТАНОВЛЕНО

Иван Скрипка сменил постовых и не спеша возвращался к своей землянке. В лесу стояла мирная светлая тишина. Длинные нити солнечных лучей, пробиваясь сквозь ажурную пелену поредевшей листвы, тянулись к земле, освещая нежно-белые стволы и золотую седину берез, осыпали глянцем пунцовые кисти рябины и зелень молодой поросли. Каждое дерево излучало какой-то особый внутренний свет, даривший миру тепло и чувство непрерывного движения жизни. Он словно впервые увидел это волшебное свечение, это легкое, неслышное передвижение красок и света, и в нем самом, где-то в глубинах его души, рождалась чистая и радостная мелодия движения, обновления.

Иван был создан природой для музыки: перед войной— солист учебно-духового оркестра Московской государственной консерватории имени Чайковского. 4 июля 1941 года оркестр почти в полном составе записался в народное ополчение. В отряде немногие знали о его профессии, сам он не говорил о ней, и теперь его абсолютный слух был нужен только в разведке или в засаде. Стройный, веселый, обаятельный музыкант стал деловым, смелым и находчивым начальником штаба партизанского отряда.

После подрыва рельсов 8 сентября 1942 года оккупанты вырубили лес вдоль полотна дороги, срубленные деревья и кустарники умышленно не убирали, перейти эту полосу без того, чтобы ветки не хрустнули, стало невозможно. Во многих местах вдоль кюветов появились малозаметные проволочные заграждения.

Скрипка с группой бойцов провел разведку подходов к железной дороге. Разведчики нашли участки, где все же можно было перейти полотно без шума, чем немедленно воспользовался командир отряда. Суетнов с 15 партизанами совершил трехдневный поход в Вяземский район к Артеменко.

Северо-западнее города Вязьмы в октябре 1941 года вели тяжелые бои в окружении наши войска под командованием генерала М. Ф. Лукина. Здесь осталось оружие разных видов, боеприпасы, военное имущество. Часть его была собрана населением и передана соединениям 11-го кавалерийского корпуса под командованием полковника С. В. Соколова, прорвавшимся к автограде Москва — Минск западнее Вязьмы в конце Жваря 1942 года; часть — осталась в лесах и тайниках. Партизаны отряда «За Родину», созданного оперативной группой Артеменко, разместившись в лесу западнее деревни Дробыши, продолжали собирать оружие. Суетнов надеялся с помощью их и местного населения Пополнить боезапас своего отряда. Расчеты его в какой-то мере оправдались — из Вяземского района партизаны принесли три ручных пулемета, патроны к ним, артиллерийские снаряды и несколько винтовок.

Скрипка занимался устройством лагеря. Раньше партизаны собирались сюда на день-два, чтобы отоспаться, обдумать маршруты очередных поисков, и уходили на разведку или в засаду — лагерь часто пустовал. И было в нем всего две примитивно сделанные землянки. С приходом сюда дзержинцев Лопатина и разведчиков 5-й армии жизнь в лагере изменилась: здесь постоянно находилась радистка с рацией, образовался небольшой склад оружия, боеприпасов и продовольствия, рядом с неприметными землянками Суетнова горбились парусиновые палатки комсомольского отряда. Это заставило организовать постоянную охрану лагеря. Установили круглосуточные посты, около землянок замаскировали готовые к бою пулеметы.

23 сентября 1942 года после полудня партизаны стали собираться на боевые операции. Лопатин готовился к диверсии под Касней, подрывники отряда Суетнова получили задание взорвать железнодорожный путь на перегоне Мещерская — Туманово. Командовал группой Антонов. Постоянными спутниками его были Дмитрий Гонцов, Иван Сураев, Иван Григорьев, Борис Смирнов, Дмитрий Кузнецов, Андрей Мамаев. Разные по характеру, по довоенным профессиям, эти люди прекрасно дополняли друг друга, каждый из них хорошо знал свое дело. Митя Гонцов — сильный, спокойный, находчивый и очень надежный человек, помогал Антонову и Мамаеву закладывать фугасы. Все остальные, кто участвовал в операции, охраняли их.

Зашло солнце. В лесу быстро сгустились сумерки. Подрывники вышли из лагеря. Антонов со своей группой двинулся по известным ему тропам на восток.

Лопатин повел своих бойцов на юг, до высоты 242,1, отсюда — к полотну в том месте, где оно делает поворот, пробирались осторожно — хруст ветки, чмокнувшая под сапогом вода, любой звук, неожиданный в тишине позднего вечера, мог насторожить охрану. У насыпи дзержинцы прижались к земле и переждали, пока пройдет патруль. Охранники ходили не торопясь, стуча тяжелыми сапогами по шпалам, встречаясь на границе своих участков, перекликались, иногда останавливались и недолго разговаривали, их голоса и шаги слышны были издалека.

Патруль прошел. Время до его возвращения вычислено и многократно проверено разведчиками — каждая секунда дорога. Михаил Лопатин и Юра Федоров, семнадцатилетний командир отделения, быстро поднялись на насыпь, финскими ножами вырыли ямку под рельсом, уложили в нее связку толовых шашек. Витя Медведев, Наташа Бурыкина и Валя Дрогова охраняли их... Вставлен взрыватель, закреплен шнур, разровнена щебенка. Лопатин и Федоров сползли с насыпи, по их сигналу покинули свои посты остальные партизаны. Они миновали полосу отчуждения, прошли еще несколько метров и снова прижались к земле. Самое опасное и трудное сделано, но почему-то именно теперь нахлынуло волнение, нараставшее тем сильнее, чем напряженнее они вслушивались в неясные шорохи ночи. Взошла луна, холодная, ущербная, лениво поднялась над горизонтом и скрылась за облаком. Прошагал патруль. А время будто остановилось — так мучительно долго тянулись эти минуты ожидания.

Валя Дрогова подняла голову, прислушиваясь — порыв ветра донес знакомый, характерный шум поезда. По осторожному, молчаливому движению товарищей поняла, что и они слышат приближение поезда. Шум нарастал... Стучали колеса состава. Громко и тревожно стучало ее сердце: что-то будет сейчас? И вот темная сипящая громада паровоза стремительно ворвалась на не закрытый лесом участок пути.

— Взрыв!— тихо приказал Лопатин.

Перед носом паровоза сверкнули острые лезвия пламени, от мощного взрыва дрогнула земля, и огромная сильная машина, кренясь на бок, пошла с откоса...

Первую половину пути они бежали, иногда останавливаясь, чтобы осмотреться и прислушаться к беспорядочной стрельбе у железной дороги и восточнее ее. Когда миновали Ефремово и перебрались через реку Касню, почувствовали себя почти в безопасности: Коронаново можно обойти по перелескам, а дальше — свои, партизанские деревни Васьково и Русаново...

В лагере было совсем тихо, но никто не спал, ожидая их возвращения.

Следующие сутки в лесу сохранялась такая же невозмутимая тишина. Днем разведчики вышли на задание, вечером Суетнов отправился на явку. Вернулись они почти одновременно. Сведения о результатах взрыва, добытые разведчиками и связными, не рознились: эшелон был с военными грузами, восемь вагонов уничтожено полностью, паровоз выведен из строя, место крушения оцеплено солдатами

— Никаких приказов по поводу диверсии местным властям не дано,— сообщил Суетнов.— Враги обескуражены событиями, вынюхивают: кто, какие люди подрывают дорогу.

К утру вернулись на базу и подрывники Антонова, веселые, довольные результатами вылазки. Они взорвали фугас на изгибе железной дороги у деревни Новоселиваново. Воодушевленные удачей, партизаны решили подорвать путь на другом участке, ближе к станции Мещерская, однако при подходе к полотну столкнулись с отрядом гитлеровцев и вынуждены были, отстреливаясь, уходить. Но не таскать же взрывчатку без толку! И они заминировали проселочную дорогу неподалеку от села Леонтьева. На этот раз была подорвана фашистская автомашина-фургон.

— Что случилось? Лопатин пришел?— услышав шум, спросил Суетнова Петро.

— Лопатин пришел, поезда ходить перестали.

— То-то я чувствую, кислорода в воздухе больше стало. И тишина... Молодцы, ребята!

Петро искренне радовался удаче дзержинцев, своей удаче, тишине на железнодорожном перегоне, но в голосе его Суетнов уловил горечь и понял: деятельному Антонову, знавшему подрывное дело лучше юных бойцов Лопатина, досадна их прошлая безоруженность,— будь взрывчатка, еще летом эта дорога стала бы дорогой смерти для оккупантов.

Следующий день, 25 сентября, в партизанском лагере начался обычно: подрывники отдыхали, Митя Огородников хлопотал у самодельной кухни, разведчики собирались в дорогу, группа Кошечкина изучала по карте свой маршрут. Она вышла из лагеря после обеда. Рядом с опытными партизанами шагали Саша Иванов, Витя Розанов, Дима Артемов, Надя Минина, Зина Костюхина, Маша Пупырева, Лида Калнина, Саша Куракин. Мимо Заовражья прошли без остановок, здесь относительно безопасно — и лес и жители деревни не раз укрывали партизан. Зато потом двигались с оглядкой, внимательно просматривая дороги, поля, примыкавшие к деревням. И тут на их пути оказалось хлебное поле—поле как поле, с бабками снопов, с посеревшей стерней, его спокойно можно обогнуть по кромке болотца, но уйти просто так от него они не могли — по полю медленно двигалась машина, две женщины бросали в ее кузов снопы, третья — укладывала их. Почти автоматически, привычно и ловко работали женщины, но в каждом движении их чувствовалась усталость — повисали натруженные руки, с усилием сгибались спины, чтобы поднять очередную охапку снопов, а фашист, шедший рядом с машиной, покрикивал, очевидно, торопил.

Вот так и собираются жить: ты, рус, такой-сякой, работай, а он приказывать будет... Завоеватели!.. — Лицо Кошечкина потемнело, и весь он как-то напрягся.

Одной гранаты хватит?—спросил комиссар лежавшего рядом Розанова.

Хватит!

Семен, отведи ребят подальше. Без команды не подниматься! Идем!..

Вдвоем с Витей Розановым они придвинулись к дороге. Ожидали недолго. Фашист что-то крикнул женщинам, оставшимся на поле, и сел в кабину. Саша глянул на Розанова, тот стоял прислонившись к березе и следил за каждым жестом врага, карие глаза его смотрели деловито-спокойно, красивое тонкое лицо чуть побледнело, пухлые губы мяли стебелек клевера. Кошечкин вспомнил, что никогда не видел улыбки Виктора — Розанов был неразговорчив, всегда озабочен и хмур, должно быть, война обрушила на голову семнадцатилетнего парня большое горе. Какое? Спрашивать не время — автомашина тронулась с места. Саша махнул рукой, и они оба бросились на землю. Когда грузовик, покачиваясь на выбоинах, пересек роковую черту, Виктор на миг поднялся и бросил гранату в кабину.

Прокатился грохот взрыва, просвистели осколки, Саша осторожно поднял голову посмотрел на дорогу и спокойно встал на ноги — шофер и тот, кто хозяйничал на поле, больше не существовали, машина загорелась.

Потом они бежали через болото, петляли по едва заметным тропинкам, и наконец Кошечкин вывел партизан к хорошо укатанной дороге. У ее обочины они замаскировались и лежали долго, ожидая транспорт противника. В тот вечер отбили две подводы с продуктами, собранными у населения, и уничтожили еще двух Гитлеровских солдат.

В то время когда Кошечкин уводил своих партизан на операцию, постовые задержали Богданова, старосту деревни Русаново, торопливо шагавшего по опушке леса, и обратились к комиссару с вопросом, как им поступить с пришельцем.

Ты, Сашка, дурмана нанюхался? Куда тебя несет?— с ходу начал его воспитывать Кошечкин.— Сказано ведь — в лес не ходить!

Мне командир срочно нужен,— вытирая пот заношенной кепкой и сердито глядя на девушек с автоматами, повторял Богданов.

Доложите командиру!— приказал Кошечкин — Подожди здесь. В лес не суйся — подорвешься.

Комиссар говорил доверительно, стараясь смягчить свои первые слова, чтобы не оставить обиды в сердце хорошего человека. Вскоре на тропинке показался легкий на ногу, стремительный Суетнов.

Что случилось, Александрович?

Шакалы к вашему лесу тропу метят.

Говори понятней.

Подозрительные мужики в деревне целый день прохлаждаются.

Чем подозрительны?

Сытые они... Понимаешь? Говорят, из лагеря бежали, а сытые.

Пригляди за ними до вечера. Стемнеет — придем.

Смотрите! Подлое дело затевается,— предупредил Богданов, косясь в сторону девушек, притаившихся в зарослях.

Не сердись. Они службу несут.

Богданов примирительно махнул рукой, козырнул

на прощанье командиру и заспешил обратно в деревню.

Вечером Скрипка с тремя партизанами явился в Русаново. Александр Александрович, встретив их, молча развел руками — незнакомцы исчезли. Целый день они были в деревне, появлялись то тут, то там, видели их многие, разговаривали с ними. К вечеру как в воду канули.

Утром следующего дня в деревню пошли Антонов и Григорьев. Зина Ратникова сказала, что «гости» снова явились и пошли к старосте... За большим крестьянским столом спокойно расПОЛОЖИЛИСЬ два молодца В полувоенной форме — пили чай, ни один из них даже бровью не повел в сторону Антонова, вошедшего в избу. Их тут же задержали, обыскали. Оружия у них не было. Третьего нашли по их подсказке во дворе, в стогу сена, он был худ, изможден, но от завтрака в доме старосты отказался — боялся засады. Убедившись, что попал к партизанам, рассказал, как бежал из лагеря военнопленных, как случайно встретил своих спутников, они назвались окруженцами, которые ищут партизанский отряд, действующий где-то поблизости.

Богданов не ошибся. Даже внешний вид «окруженцев» вызывал подозрение, при тщательном обыске у них нашли документы, удостоверявшие их личности и деятельность в пользу фашистской разведки.

— С этими двумя все ясно. Отправим их к Артеменко — пусть познакомится,— предложил Суетнов.— По-моему, это первая попытка СД подослать к нам своих агентов.

Скрипка добавил:

— Учитывая здешнюю обстановку, отправим туда и третьего, хотя он никаких сомнений в честности не вымотает — просто ему там легче будет восстановить силы.

Ночью фашистские разведчики были доставлены в штаб оперативной группы.

ПЕРВЫЙ ПОСЫЛЬНЫЙ

Лопатин пытался наладить связь со штабом 20-й армии по рации Андрея Орлова. Штаб не отозвался. Мощность рации была невелика. Тогда он решил действовать в соответствии с приказом, данным ему при отправке в тыл противника, в котором говорилось: «При Отказе работы рации командир и комиссар устанавливают связь с опергруппой через посыльного». Когда Михаил сказал о своем намерении Суетнову, тот ответил вопросом:

Кого пошлешь?

Чугаева, он смекалистый, бывал в переплетах. Суетнов улыбнулся и пристально посмотрел в лицо

Лопатину: шутит или нет? Всегда спокойный и рассудительный командир дзержинцев, судя по всему, был настроен серьезно.

— Этот пройдет!— уверенно сказал он.— Помоги достать одежонку крестьянскую — в нашем обмундировании нельзя его отправлять.

— Одежда, считай, есть.

В это время на маленькой лесной поляне, в стороне от партизанской базы, Подашков разряжал орудийный снаряд и вдруг почувствовал, что он здесь не один — в трех шагах за кустом лежал и внимательно следил за каждым его движением Вася Чугаев, самый молодой партизан из группы Лопатина.

Ты откуда здесь взялся?

С поста только что.

Подашков часто «потрошил» снаряды, немецкие и отечественные мины, обнаруженные партизанами или местными жителями. Иногда он извлекал из них взрыватели и взрывчатые вещества, иногда из снаряда или мины нажимного действия изготовлял фугас натяжного действия, послушный руке и воле подрывника. Дело это тонкое и очень опасное. Подвергая опасности свою жизнь, он не мог рисковать жизнью другого человека.

— Сменился?— переспросил он.— Иди, значит, отдыхать.

Вася упрямо шевельнул бровью и не двинулся с места. Павел понял — от этого наблюдателя просто так не избавишься.

Осину с дуплом видишь?— спросил он.

Вижу.

— Встань за нею и никого ко мне не подпускай. Вася побежал к осине.

Увидев впервые на базе отряда маленького подвижного паренька, Подашков удивился: как мог Лопатин, опытный командир, хорошо знавший, что такое тыл противника, взять с собой этого мальчика? Вася исправно нес службу: ходил в засады, в разведку, охранял лагерь, но все-таки мальчишка — всего четырнадцать лет...

В лагерь они шли вместе.

Как ты попал в отряд?

Как все,— ответил Вася и рассказал о себе. Он рос в старинном небольшом городке Медыни и

был мальчишкой своего времени. А время было удивительное. Страна быстро набирала силу. Всеобщий энтузиазм рождал героев. Героями становились летчики и шахтеры, пограничники и ткачихи, полярники и хлопкоробы. Весело и уверенно смотрели они на мальчика с первых полос центральных газет. Так же весело и бесстрашно глядел в будущее Вася Чугаев. В те дни часто звучала его любимая песня:

Когда страна быть прикажет героем,

У нас героем становится любой...

Чугаев свято верил каждому слову этой песни, верил, что покорятся людям пространство и время и что никогда и нигде не пропадет. Вот только кем быть ему, Васе Чугаеву, он так и не успел решить, потому что началась война.

Повсеместно: в колхозах, совхозах, селах и деревнях Медынского района прошли митинги, собрания, на которых выступавшие с гневом осуждали варварский акт фашистских агрессоров и с уверенностью восприняли слова правительственного заявления, прозвучавшего по радио, о том, что наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами. На одном из таких митингов присутствовал и Чугаев. Он внимательно слушал все выступления и не сомневался в победе.

В первые дни войны каждое утро Вася просыпался надеждой услышать сообщение, что Красная Армия начала гнать фашистов обратно, в Германию. Сообщения такого не было. Все угрюмее становились лица in рослых, слышнее отзвуки боев. 5 октября 1941 года помнилось навсегда. В этот день над Медынью непрерывно выли немецкие бомбардировщики, на прямые улицы беззащитного города со свистом падали бомбы, рушились и горели дома, немецкие летчики расстреливали жителей, не успевших спрятаться в окопы. Вечером мать Васи увела детей к сестре в деревню Мансурово, но фашисты пришли и туда.

Здесь впервые совсем рядом мальчик увидел гитлеровцев, высокомерных и тщеславных. Вечерами они, что-то рассказывая друг другу, неприлично громко смеялись, хлестали картами по голым доскам стола, не обращая внимания на то, что за ними все время наблюдает большеглазый мальчишка. Вася заметил, что оккупанты боятся партизан.

11 января 1942 г. прорвавшиеся к Медыни подразделения 194-й стрелковой дивизии заняли Александровку, Колодези, шел бой за Варваровку, в километре от Мансурова и в трех километрах от Медыни. Вася решил, что пора ему действовать, и во время боя перебежал из Мансурова в Варваровку.

— Пополнение прибыло,— пошутил кто-то из бойцов. Чугаева отправили в штаб батальона.

— Высечь бы тебя, такого шустрого, да времени нет и устав не позволяет,— комбат посмотрел на насупившегося мальчика и сменил гнев на милость.— Садись, рассказывай!

Комбат расспрашивал об окрестностях Медыни, о наиболее скрытых подходах к городу... А бой за Варваровку разгорался все сильнее. Фашисты вели артиллерийский и минометный огонь, выдвинули из Медыни танки. Прямой наводкой танкисты били по домам зажигательными снарядами. Командир батальона, забыв на время о Чугаеве, кричал в телефон, просил у кого-то огня. Огня не обещали — артиллерия отстала. Деревня пылала. Батальон терял бойцов. В эти минуты Вася больше, чем когда-либо, ненавидел оккупантов.

На следующий день части 43-й армии с трех сторон подошли к Медыни, начался бой за город, в результате которого важный опорный пункт противника на Варшавском шоссе был ликвидирован—14 января Медынь снова стала свободной.

Комбат отправил Васю домой. Но дома сидеть Чугаев не смог. Он знал, что в Варваровке гитлеровцы расстреливали жителей деревни, своими глазами видел двух раненых девочек 11—12 лет, успевших выползти из огня. Теперь у него была одна цель — отомстить захватчикам за родной город, за Варваровку, за этих девочек. Несколько раз Вася пытался вступить в какую-либо воинскую часть, рекомендуясь бездомным сиротой, потерявшим в войну родителей, но каким-то образом командиры узнавали о его хитрости и отправляли домой. Наконец ему повезло: он услыхал разговор, что формируется молодежный партизанский отряд, немедленно явился в райком ВЛКСМ и там долго и горячо доказывал, что выполнит любое задание райкома комсомола. После некоторых колебаний его направили в спецшколу и зачислили в отряд. Зачислили, но... Лопатин отказался взять его в тыл врага. Вася опять просил, доказывал, даже грозил, что пойдет один через линию фронта, если не возьмут в отряд. Лопатин был тверд в своем решении, и никаких колебаний в его отношении к себе Вася не заметил. Командир просил товарищей, оставшихся в резерве оперативной группы, под любым предлогом задержать Чугаева, пока партизаны перейдут линию фронта.

Вечером отряд вышел на исходные позиции, но был остановлен здесь на сутки — саперы дивизии делали проход через передний край обороны противника. Проверяя готовность своих бойцов к маршу, Лопатин увидел в хвосте колонны пригнувшуюся под тяжестью снаряжения фигурку Чугаева. Разговаривать было нельзя, и он молча погрозил кулаком упрямому мальчишке. Вася сделал вид, что не заметил ни сердитого лица командира, ни его огромного кулака.

Потом, присмотревшись внимательнее, Лопатин понял, что маленький разведчик наблюдателен, ловок, сообразителен. Поэтому, когда встал вопрос, кого послать на связь со штабом 20-й армии, выбор был остановлен на Чугаеве.

У лагеря Подашкова и Васю встретила Аня Матвеева.

Лопатин приказал Васе спать, предупредив, что ночью он пойдет на задание. Выполнять приказы молодой партизан научился: Спать, значит, спать. К вечеру Суетнов принес одежку. Зина Костюхина зашила и козырек старого картуза Донесение Лопатина командиру оперативной группы 10-й армии майору Шилову.

Лопатин писал о гибели В. М. Голубкова, о подрыве Воинского эшелона, о засадах на шоссейной и проселочной дорогах, сообщал, что между Новым Селом и Фомкином действует аэродром, у станций Мещерская, Серго-Ивановская и Касня (указывались точные координаты)— склады боеприпасов, в Туманове и Комаро

— скопление вражеских войск, на левом берегу Гжати, в районе Красной Рощи, укреплений нет, между станцией Серго - Ивановской и селом Царево - Займище проложена узкоколейка, перевозятся военные грузы.

Вечером Чугаев собирался в дорогу. Вместе с командиром они проложили его маршрут на карте. Потом Вася один не спеша раза два три мысленно прошел предполагаемый путь, запоминая расположение и названия деревень, мимо которых ему придется шагать. На всякий случай сочинили немудреную легенду. В деревнях Мининского и соседних сельских Советов находились жители Кармановского района, которых оккупанты выгнали из родных деревень. Чугаев мог выдать себя за мальчика, эвакуированного из Карманова, у которого мать умерла, а он возвращается домой искать родственников.

О том, что Васю отправили за линию фронта, не знал никто, кроме командиров да Зины, которая помогала ему снарядиться в дорогу. Из лесу провожал его

Лопатин. В тот вечер мальчик понял, что их командир не только мужественный и строгий, но очень осторожный и добрый человек.

В ночь на 30 сентября Чугаев перешел передний край противника, разыскал майора Шилова, совершенно точно воспроизвел пароль Лопатина, передал его донесение и рассказал, каким путем и как он перешел линию фронта К

ВЗРЫВЫ ПРОДОЛЖАЮТСЯ

26 сентября 1942 года, в 3 часа дня, на участке Вязьма — Касня прошел поезд с балластом, а вечером по железной дороге снова двинулись эшелоны к фронту. Партизаны стали готовиться к новой диверсии — неустанно работали разведчики, Суетнов каждую ночь выходил на связь со своими наблюдателями, собирались в дорогу подрывники.

28 сентября вечером они отправились к Касне. Вести группу поручили Анне Матвеевой и командиру отделения Петру Куранину. Подрывники отошли на полкилометра южнее от того места, где взорвали эшелон прошлый раз, осмотрелись и приступили к делу: Петр Куранин и Виктор Розанов работали на полотне, Анна Матвеева, Виктор Медведев, Василий Чибисов, и Мария Суханова охраняли их. Фугас заложили быстро, без помех. Потянулись долгие минуты ожидания. Шагали и перекликались патрули, шелестели под ветром опавшие листья, и только шестеро молодых людей молча лежали на остывшей земле, незаметно ежась от холода и волнения — они-то знали, что тишина и спокойствие этой ночи обманчивы и коротки. Чтобы не подвергать всех одинаковой опасности и обезопасить себя с тыла, комиссар разрешила Куранину, Розанову и Сухановой отойти подальше от места взрыва, к перекрестку дорог, и те не спеша исчезли в темноте. У насыпи остались Матвеева, Медведев и Чибисов.

Фугас взорвали под паровозом с помощью шнура, и, увидев, как он, разбрасывая горящий уголь, опрокинулся и пополз вниз, увлекая за собой вагоны, полуоглушенные лязгом и грохотом взрыва, партизаны бросилась бежать. На перекрестке товарищей уже не было — что показалось им вполне нормальным, они спешили в перед, прислушиваясь к беспорядочной стрельбе, а стреляли вокруг: у железной дороги, у деревни ЕфреllOBO, со стороны водокачки и позади них, на юге.

Выбравшись из зоны огня, попытались разыскать бежавших впереди — свистели, стреляли в воздух, подавали условленные сигналы — ответа не было. Считая, что Куранин, Розанов и Суханова ушли далеко вперед, они двинулись к базе и только в лагере поняли свою ошибку. Трое подрывников не пришли ни в ту, ни в следующую ночь. Выяснять их судьбу отправились Митя Артемов и Тамара Соломатина. Разведчики возвратились усталые, досадуя на свое бессилие помочь товарищам или узнать об их участи — район взрыва оцеплен вражескими войсками. Печальная тишина установилась в лагере, хотя жила еще зыбкая надежда, что ребята где-то притаились и не могут сейчас покинуть свое убежище (в жизни партизан такие случаи были), но эта надежда уменьшалась с каждым часом. Лопатин злился на себя, сгоряча ругал Куранина, Аня Матвеева вышла из землянки с покрасневшими от слез глазами, а в стороне лагеря, обняв холодный гладкий ствол осины, плакал Вася Чибисов, по-мальчишечьи всхлипывая и размазывая слезы.

Вася был ровесником Вити Розанова, ему недавно исполнилось 17 лет. Родился в Мальцеве, что в пяти километрах от города Юхнова. Война изменила все его мечты и планы. В то первое военное лето он много работал, потом помогал выходившим из окружения: был у них проводником, носил в лес хлеб и картошку, собирал патроны. Зимой начались многодневные бои на их земле, в лютые морозы фашисты выгнали жителей Мальцева из деревни, предоставив их самим себе. Когда советские войска освободили Юхнов (5 марта 1942 года), Чибисовы вернулись к родному пепелищу. Грамотного, серьезного юношу утвердили секретарем сельского Совета. Работы было много, но Вася считал, что здесь справятся без него, а ему пора на фронт, и через райком комсомола он был направлен в партизанский отряд.

Страшнее всего сказать об этом матери, он знал, как трудно будет ей с тремя младшими — отец на фронте, дом фашисты сожгли, жили в землянке, питались лепешками из травы. Он обнял мать и сказал всего два слова:

— Ухожу, мама...

Она побледнела и, теряя сознание, повисла на руках сына — он был ее опорой, ее надеждой, заботливый и умный ее мальчик.

— Мама, мама... Что же ты?..

Она медленно выпрямилась, опираясь на плечо Васи, и долго-долго молча смотрела в его лицо.

— Мама, если я не пойду, другой не пойдет, кто же их гнать будет? Всем трудно, мама... Я вернусь!

Он гладил ее волосы, ее шершавые руки, все еще не отпускавшие его, но по тому, как они крепли, чувствовал, что мать все понимает. Ведь она — мать.

— Я вернусь, мама,— повторял он...

В отряде Вася был смелым, исполнительным, очень серьезным, говорил обычно мало, казался замкнутым и, конечно, считал слезы человеческой слабостью, но, поняв, что Петя, Витя и Маша уже никогда не вернутся к своим матерям, он, спрятавшись в осиннике, безутешно плакал.

Судьбу пропавших товарищей выяснили значительно позже, с помощью местных жителей. После взрыва они бросились бежать из опасной зоны, считая, что остальные их догонят. Так и было бы. Но у деревни Ефремово партизаны столкнулись с большим отрядом гитлеровских солдат, поднятых по тревоге и бежавших к месту взрыва. В неравной схватке с ними юноши пытались прикрыть, спасти Машу, но и она погибла. Движение по железной дороге было прервано на этот раз дорогой ценой.

Пока оккупанты разбирали завал и восстанавливали путь на участке Вязьма — Касня, Суетнов и Лопатин готовили диверсию на железной дороге Вязьма — Москва. Вечером 1 октября две группы подрывников — Антонова из отряда «Реванш» и Иванова из отряда имени Дзержинского — отправились к Шаховке, в километре от. этой деревни, на перегоне Мещерская — Туманово предполагалось произвести взрыв поезда с военными грузами.

Прошли километров десять. Дальше, не разведав обстановку, двигаться было опасно — на пути река Касня и деревни, где часто квартировали оккупанты. Петро оставил с молодыми партизанами Григорьева, а сам

Гонцовым, Кузнецовым, Смирновым и Сураевым отправился на разведку в деревню, строения которой темнели на берегу реки. Сураев знал, где живет староста. Постучал к нему в окно.

Кто такие?— прохрипел мужской голос.

Полиция!— ответил Антонов.

В доме зажгли лампу, дверь открылась, и они вошли в Избу.

Партизаны у вас бывают?— с ходу спросил Антонов, продолжая начатую игру.

Дней десять назад заходили...

Какие меры принял?

Доложил начальству. А ловить их ваше дело — у меня и оружия нет.

А где сейчас партизаны?

Где?! В лесу, за Марковом.

Немцы прочесывали тот лес...

Прочесывали!..— усмехнулся староста.

А ты, видно, сорочьи яйца ел: все знаешь. Расскажи-ка лучше, что у вас тут нового.

Не в меру словоохотливый староста доложил обстановку в округе. Партизаны двинулись к выходу.

Может, есть хотите? Поужинайте...

Некогда. Завтра зайдем,— пообещал Антонов, выходя в сени;

И никому ни слова о том, что мы у тебя были,— предупредил Гонцов.

Когда вышли из деревни, Митя не удержался, высказал свои сомнения:

К такому заходить опасно. Выдаст, болтовни ради.

Придется зайти...

В ту ночь партизаны перешли в лес за Бровкино и расположились отдыхать. Спали недолго — разбудили их громкие выкрики и лай собак. По дороге от деревни двигался большой отряд пеших и конных гитлеровцев. Партизаны отползли подальше от дороги, в глубь леса, где трава была выше и гуще, приготовились к схватке— каждый понимал: бой может стать последним в их жизни. Митя пошептался с Петром и вынул из мешка связки тола, вставил взрыватели... Каратели прошли по лесной дороге, не заметив партизан.

Вечером подрывники лежали у железнодорожной насыпи. Взрыв готовили тем же способом, что и предыдущие, только на этот раз закладывали под рельс два заряда, один от другого на расстоянии 20—30 метров. На полотно поднялись Антонов и Гонцов, в другом месте — Иванов и Медведев. Иван Сураев, Борис Смирнов, Дмитрий Кузнецов, Иван Григорьев, Вася Чибисов, Николай Вергунов и Зина Костюхина охраняли их с трех сторон. И вдруг Смирнов просигналил тревогу. Сползли с насыпи. Борис доложил, что через полотно метнулась тень, словно кто-то перебежал его и скрылся в кювете за насыпью. Подрывники затаились, прислушались.

— Смотрите в оба,— приказал Антонов.

Что делать? Вынуть заряд и уходить? Поставить взрыватели и ждать?.. Дорога в две колеи, им хотелось взорвать эшелон, идущий к фронту,— минировали справа. Но один поезд из Вязьмы прошел, когда они только пробирались к полотну, следующий ожидать долго, а там, в кювете, возможно, притаился хитрый, осторожный враг. Мысли Антонова метались, обрывая одна другую. В Туманове, а может быть даже ближе, свистнул паровоз — решение пришло мгновенно:

— По местам! Иванов, взрывчатку под московский путь!

Работали быстро. Шашки тола переложили под рельс второго пути, закрепили взрыватели и скатились с насыпи. Эшелон приближался... Теперь Антонов верил: что бы ни случилось с ним, поезда сегодня перегон не пройдут.

— Уходите, ребята!— приказал он.

Из-за насыпи раздался выстрел, но, к радости партизан, машинист скорость не сбавлял. Второго выстрела охранника никто не услыхал — его заглушил двойной взрыв. Эшелон с неприятельскими солдатами был разбит вдребезги.

На обратном пути зашли к знакомому старосте. Ели обещанный накануне ужин. Хозяину явно хотелось выведать, куда и зачем ходили полицаи, но партизаны ели молча. Поблагодарив хозяйку, которая за все время не проронила ни слова, они встали из-за стола. После ужина им дали еще в дорогу кусок сала, хлеба и соленых огурцов, что они охотно прихватили для ожидавших их товарищей.

— Ты,— Антонов вплотную подошел к хозяину

-дойди и доложи своему начальству, что кормил партизан.

Староста онемел. Лицо его мелко, испуганно задрожало.

— Запомни, в вашей местности партизан нет. Ты Их никогда не видел,— Петро говорил четко, делая паузы после каждого слова, будто вбивал их одно за другим в память человека, стоявшего перед ним.— Понял? Забудешь — обижайся на себя.

Староста заметно оживился и кивал головой, подтверждая, что все хорошо понял. Подрывники вышли из дома и скрылись в темноте.

Вместе с разведданными для 5-й армии Андрей Орлов добросовестно передавал сообщения Михаила Лопатина для 20-й армии. Но штаб 20-й армии по-прежнему молчал. Видимо, не хватало мощности радиостанции для связи с ним. А контакт с оперативной группой Лопатину был просто необходим: начинались заморозки, полулетнее обмундирование партизан не годилось для жизни под открытым небом, уходили последние дни осени, благоприятные для проведения диверсий, им нужен был тол, прежде всего тол, пока не выпал снег, пока фашистские разведчики не обнаружили лагерь. Проводив Васю Чугаева на Большую землю, Лопатин не был уверен, удалось ли ему перейти линию фронта и передать по назначению отправленное донесение. Координаты были указаны, а самолетов нет. Сплошная неизвестность. Вот почему, не ожидая возвращения подрывников из Тумановского района, Лопатин решил снова отправить посыльного через линию фронта. На этот раз Аню Горбачеву. В донесении он писал, что движение на дороге Вязьма — Ржев остановлено, настроение у бойцов отряда хорошее, попросил сбросить теплую одежду и тол.

«...Как-то вечером в начале октября,— вспоминает А. Горбачева в письме,— сидели у костра М. Лопатин, А. Кривенков, Н. Бурыкина, В. Чибисов, я и еще кто-то. Михаил говорит, что связи нет, известия от Чугаева нет, надо кого-то послать. Говорил с одной девчонкой, но она отказалась идти через линию фронта, боится. Вот тогда, подумав, я сказала в присутствии всех, тихо и спокойно: «Миша, я пойду». Он был вначале несколько удивлен, но тут же, взглянув на меня, согласился: «Готовься». Стала я готовить обувь, одежду. Лида Кал

Нина в это время была на задании. Я переживала, что с ней не придется проститься. Лопатин дал мне карту, чтобы я изучила села, деревни, какие мне надо пройти к линии фронта. Меня переодели во все гражданское. Радистка отдала свой серый бушлат и свои маленькие сапожки, а мой бушлат и сапоги просторные, сорок второго размера, взяла себе. Связному между отрядами, звали его, кажется, Саша, отдала гимнастерку, брюки, а взамен взяла пиджак серовато-бежевого цвета. Те, кто знал, что ухожу, надавали мне адресов родных с просьбой написать в штабе армии и отправить письма о том, что они живы - здоровы. Донесение и адреса я зашила в маленький мешочек и прочной ниткой привязала к поясу, чтобы в случае чего можно было его незаметно уничтожить.

Линию фронта я перешла удачно, донесение передала майору Шилову. Прочитав его и выслушав мой рассказ, он отправил меня отдыхать в деревню Аннино, где были наши товарищи, не уходившие в тыл врага. Там был и Вася Чугаев».

...Грохот крушения трех эшелонов в течение девяти суток, взрывы на железнодорожных перегонах отозвались тревожными звонками в квартирах вражеских комендантов, в кабинетах отделения СД и полиции. В результате в районе станций Касня и Мещерская появились новые подразделения оккупационных войск и большие отряды карателей, усилилась охрана дорог. Активизировалась деятельность вражеских агентов и районной полиции. В один из первых дней октября в Игнаткове внезапно появились каратели, им уже было известно, кто есть кто, и арестовали Е. И. Смирнову, жену Бориса — партизана отряда «Реванш», ее родственницу А. И. Смирнову, у которой некоторое время жил будущий партизан Вергунов, связного отряда «Реванш» Володю Тимофеева и его сестру Анну. Когда в штабе отряда узнали о налете на Игнатково, никто не усомнился, что каратели действовали по указке человека осведомленного. Через местных полицейских партизаны узнали также, что арестованных угнали в Вязьму. Но операцию по освобождению Володи и женщин. Пришлось отложить, потому что в жизни отряда произошли чрезвычайные события.

Дня три спустя после последнего взрыва на железной дороге Вязьма — Гжатск староста деревни Алхимово, вернувшись с совещания в волостной управе, объявил женщинам, что приказано освободить дома, расположенные около леса.

— Бой будет с партизанами, а к нам, вишь, лазарет приедет — разместить требуют...

В этот же день староста деревни Иванчищево И. С. Смирнов, увидев в огороде Добрынину, собиравшую остатки овощей, подошел поближе, будто из простого крестьянского любопытства.

— Убираешься, Петровна?

У зимы объедков не бывает — пригодится и эта мелочь.

А у меня, понимаешь, забота: не сегодня, так завтра солдаты наедут, партизан ловить будут, опять размещать по домам придется.

Постоял еще немного у плетня и пошел вдоль улицы, не оглядываясь. От волнения у Евдокии Петровны онемели руки, несколько секунд она так и стояла с кочаном капусты в руках, потом бросила его и решительно зашагала к дому. Зашла во двор, приоткрыла ворота и, стегнув коня, приказала:

— Пошел, Мальчик! Прямо!

Конь тряхнул гривой и ленивой трусцой побежал вдоль картофельных гряд к лесу. Бросив в решето две-три горсти овса, Евдокия Петровна выбежала вслед за конем.

— Мальчик!.. Мальчик!..

В лесу на ее голос вышел спокойный, всегда приветливый Иван Скрипка.

— Уходите! Завтра будет облава,— прошептала она, тяжело дыша после быстрой ходьбы и пережитого волнения.

-— Спасибо, Евдокия Петровна, не волнуйтесь. Мы уже знаем".

Она облегченно вздохнула, взяла коня за гриву и, не торопясь, повела его домой.

Вечером 7 октября отряды ушли из Марковского леса. А утром следующего дня деревни Мининского сельсовета заполнили оккупанты. Силы, вполне достаточные для боя с хорошо вооруженной воинской частью, окружили лес. После обстрела из минометов в него двинулись каратели...

В ТОРБЕЕВСКОМ ЛЕСУ

Партизаны перебазировались в Торбеевский лес. Выставив посты охранения, Суетнов приказал никому из временного лагеря не отлучаться. Утром провели открытое партийное собрание. К тому времени в отрядах собралось шесть коммунистов: Антонов, Подашков и Гонцов были членами партии, Лопатин, Матвеева и Кузнецов— кандидатами в члены ВКП(б). Суетнов, Кошечкин, большинство партизан «Реванша», все юноши и девушки отряда Лопатина были комсомольцами. Кроме коммунистов, на собрании присутствовали Суетнов, Кошечкин и Скрипка.

—Дорогу к бывшему лагерю придется пока забыть,— начал свое короткое выступление Суетнов,— и как можно быстрее обжиться на новом месте. Суть задачи: продолжая активные действия, не позволять противнику обнаружить отряд. Давайте посоветуемся и распределим силы для выполнения самых неотложных задач.

Оборудование и охрану лагеря, подготовку его к круговой обороне поручили Скрипке. Кошечкину и Матвеевой поручалось немедленно провести комсомольское собрание, разъяснить молодежи особенность момента и обеспечить бдительность при выполнении любого задания. Группа Антонова и Лопатин с частью своих бойцов должны продолжать диверсии. Подашков возглавит группу разведчиков. С его помощью Суетнов и Кошечкин надеялись изучить обстановку в этом районе и наладить связи с местным населением.

— Арестованных попытаемся спасти. Сходим в Вязьму с Борисом,— предложил Петро.

- Давно лагерной баланды не хлебал? В Вязьме на каждого русского мужика десятки гитлеровцев различных званий и не менее одного полицейского или наблюдателя. Там в лицо каждого знают.

— В разведку можно послать девчат,— заметил Лопатин.

Суетнов долго молчал. — Придется,— согласился он без обычной для него уверенности, и в глазах командира мелькнуло что-то Горькое и виноватое.

Следующий день Надя Минина и Зина Костюхина собирались в Вязьму. Зина, высокая, стройная медсестра отряда Лопатина, пригнувшись к маленькому зеркалу, меняла прическу и по-разному завязывала старый выгоревший платок, стараясь придать своему красивому лицу со свежим румянцем, ясными, сверкающими в улыбке глазами выражение вялости и бесцветности. Маскарад не удавался — в любой одежде и при любой прическе ее лицо выдавало молодость и эмоциональность девушки. Надя стояла рядом и помогала советами, но скоро ей наскучило такое бесполезное занятие, и она выдала последний и, пожалуй, самый верный совет:

— Пока доберемся, пропылимся, никто на нас смотреть не захочет.

Надя ниже ростом и моложе Зины, ей не исполнилось еще 18 лет. Перед уходом в тыл врага она срезала свои каштановые косы и остриглась под мальчика. Если бы не полная девичья фигурка, ее можно было принять за озорного подростка, которому не сидится на одном месте и никак не хочется жить без шуток и песен. Там, за линией фронта, она часто пела во весь голос, здесь громко разговаривать и петь запрещено, поэтому Минина пела тихонько. И тогда, собираясь в дорогу, надевая ситцевое платье, принесенное для нее разведчиками, она не переставая напевала:

Ой, боюсь, боюсь отстану,

Ой, боюсь, собьюсь с пути —

За туманом, за бурьяном

Мне дороги не найти...

Лопатин видел, как придирчиво осматривал командир отряда «Реванш» деревенский наряд девушек, как тщательно разрабатывал легенду разведчиц. В Иванчищеве Суетнов хорошо знал А. И. Васильеву, бежавшую

из Вязьмы накануне оккупации. Еще летом он достал пропуск и уговорил ее сходить в город и внимательно посмотреть, что там происходит. Анастасия Ивановна выполнила его просьбу — принесла интересные сведения о жизни вязьмичей и рассказы об ужасах оккупированного города. Оказалось, что дом ее уцелел, в нем жили родственники. Суетнову пригодились ее рассказы и дом в тихом переулке как запасной вариант легенды.

А ты, Иван,— осторожный человек,— заметил Лопатин, радуясь, что в характере маленького энергичного лейтенанта есть и такая черта.

Вспоминаю иногда, что осторожность — мать мудрости. А если откровенно — боюсь за них Мы — мужчины, нас сама природа обязывает рисковать, а они — девчонки...

На рассвете командир и разведчики вывели девушек из болотистого леса у истоков реки Вязьмы. До города оставалось километров 15. Прощаясь, Суетнов приказал: независимо от того, сумеют они найти арестованных или нет, выйти из Вязьмы засветло и к ночи быть в этом лесу, где останутся ожидать их ребята.

В городе девушки, как следовало по легенде, направились к базару. На площади, показавшейся им огромной, небольшими кучками толпились люди — торговали овсом, картофелем, деревянной и глиняной посудой, поношенной одеждой, клееными галошами и всякой мелочью. Товары немудрые — цены сказочные. Осмотревшись и немного отдохнув, девушки двинулись дальше, шли по кривым вяземским улочкам и удивлялись их безлюдности. Промчался на мотоцикле солдат; у здания несколько легковых машин и охрана, очевидно, штаб; из переулка вышли два гитлеровских офицера; позади маршировало небольшое подразделение — все оккупанты и ни одного русского человека. Впереди, за перекрестком дорог, на пустыре, огороженном колючей проволокой, они увидели приземистое кирпичное здание — лагерь военнопленных. Кто-то шевелился у здания, выглянул из будки охранник, на пустыре — ни души. Покосившиеся столбы с ржавой проволокой и черная земля — ни травинки, ни листочка. Девушки замедлили шаги, им стало жутко. Вяземский лагерь... Осенью 1941 года на этом гектаре земли, огороженной проволокой, гибли тысячи людей. Втяжкие дни окружения они сражались, пока

были патроны, шли на восток — к своим,— пока были силы. В Нюрнберге, в ходе допроса А. Иодля, заместитель главного советского обвинителя Ю. В. Покровский напомнил ему:

— Вы сделали признание в том, что воины Красной Армии в 1941 году под Вязьмой оказывали стойкое сопротивление фашистским захватчикам. Многие попадали в немецкий плен только потому, что, обессилев от лишений и усталости, не могли двигаться.

Йодль ответил:

— Это так в отношении пленных из Вяземского котла Я

Они сражались... Но им не выпала доля погибнуть в открытом бою, им выпало это — грязный загон под открытым небом, банка отвратительной баланды в день, издевательства гитлеровских палачей, безвестная смерть в фашистском плену. Для нас они остались безымянными, для родных — пропавшими без вести. Земля впитала их кровь, их страдания, их ненависть к врагам. Осенью сорок второго их уже не было. Чтобы иметь определенное количество узников для бесплатной работы на вермахт, оккупанты периодически проводили облавы в городе и селах, схваченных во время облавы мужчин загоняли в лагерь, сюда же отправляли тех, кого подозревали в непокорности оккупационному режиму. Разведчицы подошли к лагерю днем, когда всех узников, кто держался на ногах, угнали на работу. Спросить, узнать что-либо о своих ребятах не у кого. Черная земля источала ужас.

...И девушки вынуждены были выйти из города... Когда они, уставшие, недовольные собой, рассказывали о походе по Вязьме, Суетнов успокоил их:

— Нам дороги и те сведения об обстановке, что вы принесли.

Арестованные избавили товарищей от дальнейших попыток выяснить их судьбу — вскоре после возвращения Зины и Нади они сами явились к партизанам. Оказалось, что в Вязьме был еще один лагерь, куда собирали тех, кого оккупанты отправляли на работу в Германию. Лагерь «цивильных», как его называли охранники. Аню и Володю Тимофеевых, Симу и Настю Смирновых после допросов отправили в этот лагерь.

Дождавшись удобного момента, женщины бежали, Володя вместе с другими юношами был увезен из Вязьмы.

Партизаны довольно быстро приживались на новом месте: оборудовали землянки, подготавливали лагерь к обороне, и опять начиналась боевая партизанская жизнь. Так было и в Торбеевском лесу.

Разведчики по-прежнему наблюдали за передвижением войск и грузов противника по железной дороге Вязьма — Ржев, разрушенные участки которой гитлеровцы восстанавливали, и по большакам. Чтобы знать обстановку в районе и вести работу среди местного населения, партизаны использовали всякую возможность: встречи с проверенными людьми, вечеринки, на которые в летнее время молодежь собиралась под открытым небом, беседы с жителями на полях и токах.

Однажды Суетнов и Подашков с группой разведчиков возвращались из поиска в районе Тесова. Остановились на отдых в кустарнике. Небольшое поле отделяло их от деревенской риги, откуда слышался шум конной молотилки.

— Сходим? Поговорим?— предложил Подашков.

К риге подошли с тыльной стороны, заглянули внутрь через щель: трое подростков носили снопы, старик и несколько женщин работали у молотилки.

— Андрей! Гриша! Присмотрите-ка за дорогой,— сказал Суетнов и зашагал с Подашковым к воротам.

Увидев партизан, мальчишки бросили снопы, старик, подававший их в барабан, вытер пот со лба, крикнул женщине, погонявшей лошадей, чтобы та остановила их. Молотилка прогрохотала немного на холостом ходу, умолкла.

— Труд на пользу! Помощники требуются?— спросил Павел, здороваясь.

Подростки и женщины, не скрывая удивления, смотрели на парней и девушек с автоматами на шее и гранатами у пояса, белым днем явившихся невесть откуда. Узнав, что они партизаны, стали спрашивать: как там? скоро ли?.. Суетнов сообщил последние вести с Большой земли, полученные по рации, рассказал о недавнем наступлении наших войск под Сычевкой и Ржевом, об освобождении большей части соседнего, Кармановского, района. События на дальних фронтах прокомментировал Павел:

— Думаю, гитлеровцы зря радуются, что прорвались к Волге и Кавказу; им же хуже — бежать обратно далеко. Я лично убежден, что и с юга скоро придут добрые вести.

Молодые, смелые, умные парни, оценивая обстановку на фронте, верили в назревающий перелом войны и передавали эту веру всем, с кем доводилось встречаться. Шли они к людям с доверием, с открытой душой, словами и всем своим видом укрепляя надежду на скорое освобождение. И там, в деревенской риге, глядя на них, молодели душой уставшие от страха и забот женщины, становились взрослее мальчишки.

— Ну, ребята! Не зря фашисты так боятся вас,— заметила стоявшая у молотилки женщина.— Правда, у нас их, слава богу, нет. А в соседнем селе на днях постовому померещилось, что партизаны в кустах показались. Тут же подняли всех по тревоге, полдня палили из минометов и пулеметов по кустам. Мы думали, бой начался, наши наступают, а это фрицы со страху лягушек глушили...

Много их квартирует в селе?

Говорят, много.

Когда женщины стали насыпать зерно в вещмешки партизан, старик, приметив в Суетнове командира, потянул его за рукав в сторону и зашептал:

— Ты, командир, в село просто так не суйся: их там много, с машинами дело имеют — не то ремонтируют, не то снаряжение возят к фронту. К тому же, комендатура в селе, и староста, говорят, прохвост...

— Спасибо, отец. Желаю тебе здоровья!

Были и другие непредвиденные встречи. Однажды партизаны, возвращаясь с задания, остановились у небольшой деревеньки. Витя Медведев пошел разведать обстановку. Поднялся на крыльцо дома. Постучал. Хозяин молча открыл дверь. Витя вошел в хату и от неожиданности оторопел — в комнате разбирали вещи двое гитлеровцев. В какие-то секунды он оценил обстановку. Заметил автомат, ремень с портупеей и пистолетом. Вскинул свой автомат и приказал: «Хенде хох!» Фашисты на мгновение застыли на своих местах от шока, пораженные дерзостью партизана. А затем кинулись к оружию. Но Виктор опередил их. Короткая очередь из автомата прикончила обоих гитлеровцев. Забрав оружие, Медведев быстро покинул дом. Когда фашисты по тревоге схватились искать партизан, их и след простыл.

13 октября, во второй половине дня, группа во главе с Лопатиным вышла к шоссе Вязьма — Сычевка. Бойцы заняли свои места в засаде и, как бывалые охотники выслеживают зверя, так же ожидали они транспорт противника. Вскоре наблюдатели доложили, что видят на дороге не машину, а вражеское подразделение.

Командир быстро изменил задачу и расстановку сил... Каратели шли не спеша, размеренным шагом, явно не ожидая встретить партизан средь бела дня на шоссе в районе, насыщенном немецкими войсками, где почти в каждой деревне гарнизон. Когда партизанские автоматчики взяли их в клещи, ряды врагов быстро смешались: падали убитые, метались живые, самые резвые пробирались к полю и бежали, беспорядочно стреляя на ходу, партизаны слали им вдогонку огонь из укрытий.

На большаке и вблизи его осталось 19 трупов. Партизаны собрали оружие, патроны, документы убитых и скрылись в лесу.

Сутки спустя в партизанском лагере снова шла подготовка к очередной операции. Разведчики доложили, что среди полицаев, охранявших железную дорогу, появились весьма необычные: они приходили на деревенские вечеринки, танцевали с местными девушками, запросто покуривали самосад с парнями, прислушивались, приглядывались и явно старались выведать, где находятся партизаны, в какие деревни и к кому они приходят.

— Пусть собирают вечеринку, мы к ним на танцы придем,— пошутил Павел.

Из шутки родилась идея разгромить отряд охранииков, расквартированный в деревне Абакумово и вблизи ее. На операцию отправились все, кроме охраны лагеря. Все было обдумано, оговорено до мелочей, каждый понимал, что главное в осуществлении замысла — внезапность нападения. Стемнело. У шоссе партизаны не задержались — перебежали с ходу, но дальше продвигались осторожно, железнодорожный путь переходили по одному, стараясь не шуметь. Последним на полотно поднялся Суетнов и почти рядом увидел двух молодцов в немецкой форме, на полмига опередив своих противников, Иван сбил их автоматной очередью. Но эта очередь встревожила патрульных — справа и слева один за другим прозвучали выстрелы, на них ответил пулемет от Александрина, и сейчас же началась стрельба — абакумовский гарнизон проснулся.

— Назад!— приказал Суетнов.— Отходим тем же путем.

Продолжать операцию не имело смысла. Отошли, пока охранники не разобрались в чем дело. А дело было в том, что начальник охраны и его помощник в ту ночь задались целью проверить патрульных, шли тихо, поэтому партизаны не услышали их приближения.

Провал операции огорчил командиров. Неудача всегда огорчает. В бурной жизни партизанского отряда бывало всякое: случалось и раньше, прошагав полтора-два десятка километров, пролежать несколько часов в засаде, продрогнуть до онемения и возвратиться ни с чем или, хуже того, столкнувшись с многочисленным отрядом врагов, вести неравный бой, пробиваясь к ближайшему лесу, а достигнув его, считать удачей, что друзья живы и рядом с тобой. И в ту ночь, возвращаясь на базу, Суетнов сказал товарищам:

— Встреча окончилась в нашу пользу — это главное. Не дожидаясь утра, он и Лопатин снова собрали

свой актив, чтобы обсудить результаты разведки, положение отрядов и план дальнейших действий.

Торбеевский лес в 2—3 раза больше Марковского. Тут и болота, и чащобы, и участки сравнительно чистого зрелого леса, и лесосеки, где под конвоем гитлеровских солдат заготовляли древесину схваченные во время облав люди,— и в этом лесу легче укрыться, запутать следы. Но от железной дороги его отделяет шоссе, вдоль которого размещались гарнизоны противника. Больше того, партизаны оказались отрезанными двумя охраняемыми дорогами от деревень Мининского, Демидовского, Шуйского и Вятсковского сельских Советов, где остались их друзья и источники снабжения продовольствием. Население больших деревень — Тор-беева, Санников, Васютников, Дрожжина, расположенных на шоссе вблизи леса, не могло активно помогать партизанам потому, что здесь постоянно квартировали оккупанты. Суетнов налаживал связи с жителями маленьких деревень и хуторов, окружавших лес, но эти селения были ограблены захватчиками, а некоторые полностью сожжены. Люди ютились в землянках, сараях, амбарах, погребах.

Деревню Федяевку гитлеровцы начали грабить с первых дней оккупации — забрали скот, хлеб, птицу, угрожая расстрелом, снимали с ног женщин валенки, уносили теплые вещи. В короткий срок они взяли 60 свиней, 70 овец, много птицы, хлеба, картофеля. Поля деревни подходили к самому болотистому участку леса, с трех сторон окружавшему Федяевку. Недалеко от этой лесной деревеньки в феврале 1942 года фашисты обнаружили трупы семи своих солдат — в Федяевку примчались каратели. Жителей деревни били на допросах и, хотя не удалось добиться признаний и установить причастность жителей деревни к расправе с немецкими мародерами, у них отобрали последний хлеб и 12 февраля сожгли все 24 дома, оставив женщин и детей без крова. В июле сорок второго года по доносу полицейских каратели снова появились в деревне — расстреляли пожилого колхозника Афанасия Ефремова и его семнадцатилетнего сына Ивана Пережив издевательства и лишения, голодная, обездоленная, истерзанная деревня, как могла, продолжала сопротивляться оккупантам и их прислужникам. Разведчики Суетнова быстро нашли здесь нужных людей. Марфа Петровна Федорова согласилась молоть зерно и выпекать хлеб для партизан, ее шестнадцатилетний сын Роберт и Миша Федоров, его товарищ, однофамилец и почти ровесник, передали собранные ими боеприпасы, стали выполнять задания Суетнова. Помогали партизанам и другие жители деревни. Налаживались связи с населением деревень Бели-вицы, Внуково, Курцево, Екатеринки, Чаусово.Командиры решили, продолжая разведку и работу среди населения Торбеевского, Высоковского, Каснян-ского и Фомищевского сельсоветов, не ослаблять связи с жителями деревень в треугольнике Вязьма — Новоду-гино — Туманово, готовить новую диверсию на железной дороге.

ПТЕНЧИК

После обеда, получив задание на ближайшие двое - трое суток, все ушли отдыхать. Суетнов и Лопатин остались вдвоем. Командир дзержинцев, большой, широкоплечий, сидел на старом пне, подперев голову огромным кулаком. Как многие сильные и умные люди, он при любых обстоятельствах оставался спокойным и ровным в отношениях с товарищами. Суетнову нравилась его обстоятельность, уверенность и деловитость. Но последнее время Лопатин нервничал. Иван не раз видел, как торопливо, почти бегом, шел Лопатин к разведчикам после очередного сеанса радиосвязи — он с нетерпением ожидал ответа Большой земли, явно беспокоился за судьбу посыльных, не понимал причин затянувшегося молчания оперативной группы, тем более что связь со штабом армии становилась все необходимее. И в тот день радистка, виновато опустив ресницы, будто что-то зависело от нее, тихо сказала:

— Для вас пока ничего нет.

Михаил тяжело засопел от волнения и обиды, но смолчал, не давая воли ни чувствам, ни словам.

Иван чувствовал: у Лопатина зреет свой план действий, но что именно он собирается предпринять, пока не понимал. Словно угадав, над чем размышляет Суетнов, Михаил пробасил:

Отправлю третьего посыльного...

Есть смысл рисковать еще одной жизнью?

Надо. Не будет ответа — сам пойду!

Он встал, распахнул бушлат, легко прошелся туда и обратно и встал рядом с Суетновым. Когда посылали, обещали сбросить все необходимое, как только отряд выйдет в назначенный район и сообщит координаты. Координаты известны?

Известны,— подтвердил Суетнов,— если их передали в штаб 20-й армии. Радистка каждый день сообщала их разведотделу 5-й армии.

— Тола нет, боезапас вмещается в карманах, скоро уши отморозим в пилотках...

Суетнов все понял правильно. Лопатина злили не трудности и лишения, он их предвидел; его, человека, не бросавшего слов на ветер, привыкшего выполнять свои обещания, возмущала неточность, неисполнительность других — лучше бы не обещали. В иное время он, может быть, терпеливо и молча ожидал, пока о нем вспомнят, но сейчас молчать преступно. На войне дорог миг. Суетнов вынужден был воевать, рассчитывая больше на хитрость и находчивость, чем на силу своего оружия. О нем в свое время не знали, ему некому было помочь. Сейчас — другое дело. Почему они должны ловить оккупантов чуть ли не голыми руками, если могут взрывать эшелоны? И вот для того, чтобы объяснить это грамотным военным людям, надо кому-то идти через линию фронта.

Кого направишь в этот раз?

Соломатину.

Тамара Соломатина дежурила на ближнем посту, у тропы, по которой возвращались партизаны с задания. Тропу эту не минировали, поэтому охраняли круглосуточно. Тамара заступила на пост после полуночи.

Осенней ночью лес совсем иной, чем днем. В нем появилась какая-то таинственность, напряженность, каждый звук настораживал, казалось, из черной глубины его вот-вот, как в сказке, появится необыкновенное могущественное существо, какой-то дух леса. Соломатина вышла из своего укрытия и села у комля дерева, когда-то сваленного бурей, сухие корни его торчали из дерновой глыбы, оторванные от родной земли.

«Вросли бы глубже, удержали б дерево»,— подумала она.

Обняв холодный автомат, Тамара внимательно прислушивалась к шорохам отступающей ночи. Ни темноты, ни лесных звуков она не боялась, в лесу чувствовала себя как дома.

Выросла девушка в деревне Макарово, в двух километрах от города Кондрово. Ее первая учительница Надежда Николаевна Трофимова сумела раскрыть детям богатый мыслями и чувствами мир прекрасного, воспитывала доброту и трудолюбие, учила дружить, понимать природу. И росли они, ее ученики, мечтатели и энтузиасты, веселой дружной семьей, много времени проводили в лесу, на работе в полях. Тамара была маленькая, худенькая, черноволосая. Одноклассник Леня Рожков прозвал ее — Птенчик. Это детское прозвище в отряде стало партизанской кличкой. Мечтала Соломатина стать учительницей, такой же доброй и все понимающей, как Надежда Николаевна. Но... началась война.

Тамара одинаково ненавидела всех оккупантов. Для нее они были враги, и только. Она не могла забыть, как рослые громкоголосые солдаты ворвались в их дом. Отца уже не было, мать умерла, из пяти детей, оставшихся сиротами, Тамара была старшей, ей только что исполнилось 17 лет, и она устроилась работать на бумажную фабрику. И вот в этот сиротский дом пришли фашистские солдаты. Громко переговариваясь, ничего не спрашивая, не замечая сжавшихся от страха детей, они как хозяева, словно так и должно быть, переворачивали все в доме на свой лад, с презрением выбрасывая на улицу то, что им мешало или не нравилось. Бесцеремонность, самодовольство завоевателей, полнейшее презрение к тому, чем жили люди до их появления здесь, были бесчеловечны.

Малышей взяли к себе тетки. Тамара тоже ушла из дому, занятого оккупантами. Сначала ей было до ужаса страшно. Она не осмеливалась выходить на улицу, боялась вражеских солдат, их автоматов, всегда готовых стрелять, боялась зловещих приказов гитлеровского командования. Но скоро своим, еще неопытным умом и сердцем девушка поняла, что оккупантов можно и нужно бить. С двоюродной сестрой, разведчицей партизанского отряда, она ходила в город, охраняла сарай, пока Мария печатала на машинке донесения и листовки.

Когда части Красной Армии освободили Кондрово, она пошла в специальный молодежный отряд — иначе не могла. По ее понятиям, в те дни каждый взрослый человек должен был стать если не солдатом, то партизаном и сражаться против захватчиков. Себя она без оговорок считала взрослой, но до сих пор ей никто не давал оружия, а в отряде дали и научили им владеть. Доверили. И не ошиблись. Она участвовала в засадах на дорогах, ходила в разведку, охраняла лагерь...

Рассветало, когда на тропе появился Вася Чибисов. Пробормотав для порядка пароль, он четко передал приказ Лопатина:

— Тебя командир вызывает. Срочно.

Лопатин был в землянке один.

Товарищ командир, боец Соломатина по вашему приказанию явилась.

Старший лейтенант воспитывал у своих партизан дисциплину и уважение к правилам воинского порядка и сам всегда точно соблюдал их. На этот раз он не ответил на обращение девушки, молча встал, взял за руку и посадил на тот ящик, на котором сидел сам. Внимательно, словно видел ее маленькие детские руки, на тонкие ноги в солдатских сапогах и вздрогнул от мысли, что может случиться с этой девочкой там, куда он ее посылает. Тамара смотрела на командира широко открытыми глазами, не скрывающими удивления. Она не знала, не понимала, что в ту минуту он спорил сам с собой, с жестокой необходимостью подвергать опасности чью-то, в данном случае ее, жизнь. Лопатин не раз видел, как на войне ничтожная случайность иногда нелепо и жутко решала, кому жить, а кому навсегда остаться под искалеченной березой, на дне реки или на площади догорающего города. Но как бы ни тяготели над нами призраки случайностей, все же рискует больше тот, кто идет навстречу реальной опасности. Это он тоже знал и потому медлил с ответом на немой вопрос сидевшей перед ним девушки.

— Пойдешь на задание,— наконец, сказал он.— Иди отдыхать. Вечером узнаешь, куда и зачем мы тебя посылаем, а сейчас — спать.

Разрешите выполнять?

Да, конечно.

Вечером 15 октября Соломатина уходила на задание. Письмо и донесение Лопатина аккуратно зашиты в рукава бушлата. Очень хочется на прощанье заглянуть в землянку и обнять товарищей. Кто знает, доведется ли когда-нибудь встретиться с ними. Но задание секретное, о нем знают только командиры и они: Тамара, Семен Новожилов и Митя Кузнецов.

Семен и Митя провожали ее к линии фронта. Двигались с небольшими передышками целые сутки. В середине второй ночи зашли в деревню. В доме, где знали ее провожатых и где накормили их чем могли, при свете коптилки Тамара последний раз посмотрела схему пути, сделанную на листке бумаги. Она должна запомнить расположение деревень, очертания перелесков и болота, по которому проходит фронт.

За деревней проводники помогли ей осмотреться, определить главное направление и тихо напутствовали:

— Лети, Птенчик!

Тамара удалилась одна в ночь, в темноту... Одна шла полями, минуя деревни. Места безлесные. Поля пустые. К концу ночи безмерно устала и обрадовалась, увидев темневшую впереди рощу. Она вошла в нее, как входят в дом старых добрых знакомых. Начинался рассвет. Справа, за рощей, лаяли собаки — значит, близко деревня. И вдруг ноги ее странно онемели и словно приросли к земле — совсем рядом девушка увидела огромные замаскированные машины. Несколько мгновений Тамара стояла неподвижно, потом, осторожно ступая, попятилась назад...

Сердце стучало громко, и все дрожало внутри ее, но страх уже отпустил. Оглядываясь, стараясь не хрустнуть веткой, она быстро шла по лесу, удаляясь от опасного места. Стало совсем светло. Еще один сюрприз ждал ее здесь — на пожухлой траве, открыто, лежал большой тюк, упаковка с одной стороны прорвана, виднелась копченая рыба и пачки концентратов. Есть хотелось. Ее запас состоял из горбушки хлеба и небольшого количества меда на дне приплюснутого немецкого котелка. Но она осторожно обошла тюк и, не тронув его (вдруг заминировано), двинулась дальше. На опушке спряталась в зарослях, и... усталость взяла свое — уснула. С наступлением темноты Тамара продолжала путь: переправилась через реку, прошла еще один лес и, наконец, увидела то самое болото, где проходит линия фронта. Над кромкой его — цепь осветительных ракет. Тишина. Все кажется золотистым, как в сказке.

Красиво! Но впереди проволока в три ряда, совсем не сказочная, настоящая, и надо спешить — рассветает. Подползла вплотную к заграждению, присмотрелась: словно случайно, зацепился за колючку тоненький проводок— заминировано. Отползла в сторону. Каждое движение ее стерегли притаившиеся мины и неверная тишина рассвета. Заграждения, как показалось ей, миновала благополучно, но только успела отползти несколько метров, и вдруг справа, совсем рядом, грохнул взрыв. Она почувствовала, как обожгло правую ногу.

— Мина,— прошептала Тамара, ткнулась головой в огромную кочку и прижалась к земле.

Позади раздался выстрел, за ним — другой. Началась стрельба. Радуясь, что стреляют позади, Тамара рванулась вперед, не поняв, что ранена. Стреляли уже с двух сторон, а она, прикрытая густым туманом, ползла и ползла вперед. Саднили ноги, правая с каждым рывком становилась тяжелее и непослушнее. Кружилась голова, иногда ей казалось, что она куда-то проваливается... Когда приходила в себя, снова ползла, хватаясь за осоку, за кочки, тянула вперед свое маленькое ослабшее тело. Тамара была близка к цели, ее уже заметили бойцы боевого охранения, когда потеряла сознание. Очнулась от холода и ощущения, что ее кто-то тащит. Потом ее опустили вниз. Услыхав негромкий разговор, она открыла глаза.

— Встать сможешь?—спросил по-русски мужской голос.

Встать Соломатина не могла, ее ноги были иссечены осколками мины, опаснее всех была большая рваная рана в бедро, из-за нее она потеряла много крови.

Раненую унесли в блиндаж, сделали перевязку. Ей сразу стало лучше: рядом свои, добрые и участливые люди, самое трудное и опасное позади — линию фронта она все-таки перешла. Но тот же командирский голос приказал:

— Отправляйте в медсанбат!

И тогда Тамара запротестовала:

— В санбат не пойду! У меня срочное донесение майору... Срочное, понимаете?

— От кого донесение?

Перед нею стоял незнакомый майор и смотрел на нее внимательно и строго. — Майору... Шилову,— сказала она тихо.— Я — Птенчик.

Майор видел ее глаза, руки, на которых засохла черная болотная земля, ноги в снежной белизне марли и согласно кивнул ей — не ради прогулки этот Птенчик полз сквозь проволочные и минные заграждения.

— Доставьте в отдел,— приказал он.

В отделе незнакомый военный распорол рукава бушлата, вынул донесение Лопатина, помог ей умыться и, напоив чаем, слушал ее рассказ о переходе через передний край противника. Несколько раз повторила Тамара просьбу командира — быстрее сбросить питание для рации, продукты и боеприпасы.

— Без питания и боеприпасов там делать нечего,— твердила она.

Военный заверил, что ее просьба и донесение Лопатина будут сегодня же переданы майору Шилову.

В донесении Лопатин писал, что настроение у партизан боевое, но все их планы рушатся из-за отсутствия продуктов и взрывчатки — на поиск хлеба уходит много времени, без тола нечего делать подрывникам. В письме он подробно рассказывал об отряде Суетнова и делал вывод: «Ребята боевые, толковые. В общем, отряд крепкий, работает много». Здесь же Лопатин сообщал последние данные о противнике. Раньше в районе Минина немецких войск почти не было, за последнее время деревни забиты обозами оккупантов — все движутся на юг. По железной дороге поток грузов не увеличился, по шоссе — движение на Вязьму. От Новодугина до Баскакова строятся укрепления. В Андроново прибыл многочисленный отряд карателей.

Письмо и донесение написаны резко. Лопатин не только доказывал необходимость помощи боеприпасами ему и отряду Суетнова, он, не скупясь на крепкие выражения, требовал помощи, пока не поздно… РАЗНЫМИ ПУТЯМИ К ОДНОЙ ЦЕЛИ

Ночью лагерь снова опустел. Подрывники и группа прикрытия вместе с командирами ушли к железной дороге Вязьма — Гжатск. Из Торбеевского леса путь стал длиннее и сложнее — более 20 километров по прямой, а ведь Суетнов вел партизан знакомыми, но не прямыми тропами. После полуночи они вышли к железнодорожному полотну у деревни Синьково. Способ установки заряда хорошо отработан. Группа прикрытия, в которой находится Суетнов, осталась у опушки леса, на том месте, куда должны отходить партизаны после взрыва Тол закладывал Михаил Лопатин, помогал ему Юрий Федоров.

И на этот раз диверсия удалась. Были разбиты паровоз и несколько вагонов. На обратном пути за селом Вятское партизаны устроили дневку. Вечером двинулись дальше к Торбеевскому лесу.

В лагере Суетнова ожидал связной капитана Артеменко, он передал приказ срочно прибыть в Сорокинский лес, где в то время находились оперативная группа и штаб отряда «За Родину». Вечером Суетнов, Скрипка и связной отправились в Вяземский район — опять ночной поход по лесам и болотам, только в противоположную сторону — на запад. К утру 21 октября они прибыли на базу оперативной группы.

Начальник штаба оперативной группы В. Г. Сафонов встретил их приветливо, расспросил о положении в районе, о последних операциях, обеспеченности боеприпасами и продовольствием, настроении командиров и бойцов. Слушал внимательно, что-то взвешивая. Суетнову понравился этот молодой, высокий, подвижный командир с его восточным прищуром глаз, немногословностью и аккуратностью. Он подробно рассказал ему о жизни и боевых делах своего отряда.

К концу разговора в землянку вошел Артеменко. Он уже знал о приходе Суетнова.

— Доложили обстановку?— спросил он, здороваясь.— А у нас к вам очень важный и срочный вопрос. Оперативная группа и отряд «За Родину» на днях уйдут в Вельские леса. Сможете ли вы удержать базу в Новодугинском районе?

Суетнов и Скрипка обменялись взглядами. Сообщение капитана было неожиданным. Каждый из присутствующих понимал, что база в Торбеевском лесу нужна, но сохранить ее в условиях зимы — дело чрезвычайно трудное.

Восточнее вас никого из партизан нет,— прервал молчание Сафонов.— С уходом отряда «За Родину» вы останетесь одни в районе радиусом в несколько десятков километров. Подумайте. Слово за вами.

Постараемся удержать базу,— ответил Суетнов. Скрипка кивнул, соглашаясь с командиром.

Так и решили. Партизанский отряд «Реванш», численность которого (около 60 человек) позволяла базироваться в небольших лесах, оставался в районе Вязьмы—Новодугина с задачей вести разведку и организовывать диверсии на коммуникациях противника. Понимая, в каком положении может оказаться отряд Суетнова, Артеменко оставлял за ним право в случае необходимости вывести партизан в Вельские леса.

— О главном договорились,— подытожил разговор Артеменко. Отдыхайте до вечера у нас. С вами пойдет Иван Богданов, у него трудная задача — поможете.

Из-за неисправности рации и плохой работы отсыревших батарей радиосвязь оперативной группы капитана Артеменко с Большой землей была нарушена. Необходимо было кого-то направить через линию фронта, чтобы доложить штабу Западного фронта и Западному штабу партизанского движения о действиях группы и руководимых ею партизанских отрядов, об их нуждах. Было решено на совещании оперативной группы, что на Большую землю пойдет начальник разведки оперативной группы И. С. Богданов. А заодно он выведет из тыла противника несколько старших командиров 39-й армии, попавшей в полное окружение в июле 1942 года. Они пришли в отряд «За Родину» после неудачных попыток перейти линию фронта.

В обратный путь Суетнов собрался задолго до вечера, считая, что Вяземские леса лучше пройти не спеша до захода солнца. Прощаясь с ним, Артеменко дал ему еще одно задании — в лесах вашей зоны сейчас находится секретарь Новодугинского райкома партии Петр Кузьмич Кузьмин, я не успел с ним связаться. Постарайся найти его и расскажи об обстановке.

— Попробую, может быть, обнаружу, если он в засадной части района.

Сафонов и Богданов молча обнялись. Распрощавшись с командирами из 39-й армии, Артеменко тоже подошел к Богданову; губы его чуть дрогнули, обозначив две косые морщины у сжатого рта; густые черные брови нахмурились, и красивое спокойное лицо капитана стало непривычно горестным — уходил Иван Богданов, человек широкой, большой души, неистощимого юмора, опытный и талантливый разведчик, уходил боевой друг, ставший родным и близким. Дороги войны извилисты и круты: где найдешь друга, где потеряешь — не угадать, на каком перекрестке доведется повстречать его снова? И доведется ли? Судьбы своей не знает никто.

...Где-то южнее Дробышей группу Суетнова настигла туча, хлынул частый, мелкий дождь, в лесу потемнело. Путники укрылись под старыми елями, где можно было переждать дождь и отдохнуть до темноты. Оставив командиров в ельнике, Богданов, Суетнов и Скрипка вышли на опушку. Дождь прекратился так же внезапно, как и начался. Совсем низко, почти задевая макушки деревьев, летели на юг редкие, быстрые и легкие, как дым, растрепанные ветром облака. А на горизонте, будто цепь синих и фиолетовых гор, медленно ползла в том же направлении туча. Заходившее солнце позолотило ее гребень, а большое лохматое облако над нею заалело, запылало в огне заката, и казалось, что огненные кони мчат огненную колесницу, распластываясь над синими горами.

— Колесница войны,— произнес Иван Тимофеевич в задумчивости.

Потом Суетнов долго и молча наблюдал, как менялись очертания облаков, уменьшались, уходили вдаль синие горы, таяли огнедышащие кони.

— Я не могу понять,— негромко, словно рассуждая с самим собой, проговорил он,— как мог цивилизованный немецкий народ поверить этому выродку Гитлеру?

— Империалистическая буржуазия откормила фашистского ворона,— отозвался Богданов.— Я знаю одно: истреблять это черное воронье до полного поражения фашизма...

Отдохнув, они снова двинулись в путь к Торбеевскому лесу.

На базе отряда, кроме повара и охраны, никого не было. Митя Огородников, увидев гостей, заспешил к кухне. Накормив пришедших и разместив их на отдых,, Скрипка вернулся в и С. Г. Зацепин, готовые выполнять задание — они шли с «им проводниками.

Вечером 22 октября 1942 года группа Богданова незаметно для рядовых партизан покинула Торбеевский лес. Она без потерь перешла фронт на участке 5-й армии, захватив с собою «языка» — неприятельского унтер-офицера. С утра 24 октября шел мелкий холодный дождь. Шелест ветра, обнаженные мокрые деревья, серые лохмотья бесконечных туч навевали необъяснимую тоску. Юные разведчики отряда имени Дзержинского примолкли, собравшись в землянке. Лопатин хмурился. Причиной его плохого настроения было не только осеннее ненастье, но и то, что связь с оперативной группой армии не налаживалась. Он вышел из землянки, постоял немного, подставив лицо дождю и ветру, и, смахнув капли с лица, пошел к Суетнову.

Последний разговор командиров был недолгим. Кошечкин, Антонов, Скрипка, Подашков... Каждый из них мог заменить его здесь. Командиров хватало — не хватало боеприпасов.

Лопатину не понадобилось разъяснять товарищам, почему он решился все-таки идти через линию фронта— все понимали, что там он сейчас нужнее. Суетнов построил оба отряда. Шеренга партизан замерла, когда из-за деревьев показался Лопатин, с ним шли Наташа Бурыкина, Дмитрий Медведев, Сергей Семенов, Анатолий Кривенков, Александр Куракин, Лида Калнина, политрук Анатолий Квасов и связной из отряда «За Родину», а также проводники Иван Сураев и Николай Добрынин, которые уходили вместе с ними. Они встали рядом с командиром перед строем. Лопатин начал свою короткую прощальную речь. Михаил считал, что отряд задание выполнил, и партизаны, пришедшие вместе с ним, имеют моральное право возвратиться на Большую землю. Лопатин подвел итоги боевых и разведывательных действий отряда совместно с партизанами Суетнова за полтора месяца пребывания в тылу врага. За это время подорвано три эшелона с личным составом, оружием, боеприпасами и другими воинскими грузами. Проведены другие диверсии против гитлеровцев. Накопились разведданные об аэродромах, складах боеприпасов противника, скоплении войск, их передвижении. Он сообщил о своем решении выйти за линию фронта со стоящими рядом товарищами, остальные вместе с комиссаром отряда А. Матвеевой вливаются в отряд «Реванш».

В заключение Лопатин сказал:

— Если после моего доклада командованию армии нам прикажут вернуться в тыл врага, сюда, к вам,— вернемся. Если получим другое назначение или задание, то оставшиеся бойцы моего отряда продолжат действовать в составе «Реванша» до конца. О помощи вам мы позаботимся. Успехов в боевых делах!

Удачного перехода вам линии фронта!

Привет всем нашим в разведке!

Привет Васе Чугаеву!

Тамаре!

— Ане!— послышались пожелания бойцов, оставшихся в тылу врага.

Лопатин и уходившие на Большую землю партизаны обошли строй, попрощались с товарищами и тронулись в путь. Когда их не стало видно в полумраке наступающего вечера, Суетнов тихо сказал стоявшему рядом Кошечкину:

— А мы остаемся, комиссар.

— Кому-то фронт под Кармановом, нам с тобой — в Торбеевском лесу,— отозвался Кошечкин.

После перехода в Торбеевский лес, когда особенно трудно стало обеспечивать партизан продовольствием, в отряде создали специальную группу по доставке продуктов. Вернувшись от Артеменко, Суетнов поручил Кошечкину в самое короткое время создать неприкосновенный запас продуктов и наладить строжайший учет их расходования.

На базу доставили несколько мешков картофеля и ржи, крупу и сухари, приготовленные для партизан жителями мининских деревень. Запасы сложили в землянку, туда же отнесли два немецких ручных пулемета, несколько винтовок, небольшое количество патронов и гранат, то есть все самое необходимое на крайний случай. Вход в землянку закрыли землей и посадили небольшую елку, следы замаскировали опавшими листьями. Суетнов собрал партизан, знавших местонахождение запасной базы, и предупредил:

— Объект секретный. Кроме вас, никто о нем не знает и не должен знать.

ГОЛОС РОДИНЫ

Не прошло и суток после ухода на Большую землю группы Лопатина, как в отряде получили долгожданную радиограмму из 20-й армии от майора Шилова. Он сообщал, что просьба о переброске взрывчатки, боеприпасов и продовольствия будет выполнена, необходимо подобрать соответствующую площадку для посадки самолета У-2. Отряду ставилась задача: усилить диверсионную работу на железной дороге Сычевка — Вязьма, захватить в плен офицера, добывать документы убитых оккупантов.

Как потом выяснилось, у майора Шилова были свои трудности. Радиограмма Лопатина, в которой старший лейтенант предупреждал, что ждет груз в ночь на 11 октября и сообщал сигналы, была передана Шилову 16 октября. Пока майор ждал разрешения на получение боеприпасов для отряда, время шло. 22 октября он вел переговоры с командиром авиаполка о доставке грузов в Торбеевский лес. Умудренный опытом своей нелегкой работы, комполка усомнился, стоит ли сбрасывать груз на сигналы, данные 10 октября.

— Сигналы должны быть получены накануне. Напрасно жечь горючее и летать на авось не будем,— заявил он.

25 октября Шилов получил боеприпасы и отправил на аэродром ящики с толом и патронами, но так как в эти дни шли дожди, самолеты в воздух не поднимались. Поэтому партизаны получили пока только радиограмму, которую так долго ожидали. Они были и этому рады: наконец появилась связь с 20-й армией.

Поскольку радиограмма была адресована Лопатину, ответить на нее могла только Матвеева. Аня подтвердила координаты расположения отряда и сообщила Шилову сигналы. Суетнов оставил половину отряда в лагере на случай, если погода улучшится и самолет прилетит. На задании в тот вечер были группа Подашкова и 12 партизан под командой Скрипки.

Иван Скрипка еще днем ушел в засаду на шоссе Вязьма — Сычевка. Сейчас эта дорога соответствует своему названию, тогда же был старый разбитый большак, но, поскольку иного пути для транспорта в северном направлении не существовало, движение здесь было довольно оживленным. Однако в тот вечер машины не шли. Партизаны напрасно дрогли в засаде. Холодный ветер гнал из-за леса свинцовые тучи, иногда ему удавалось разметать их,, и тогда в разрывах виднелось далекое голубое небо. Но тучи снова сходились, и начинал крапать мелкий ленивый дождь. Очевидно, он и был причиной их неудач: осторожные вражеские шоферы и в ясный день не радовались этой дороге, а тут еще дождь, грязь непролазная...

Стемнело. Идти на базу, ничего не сделав, было обидно. И тогда партизаны перенесли свое внимание на линию связи, столбы которой стояли вдоль дороги. Мамаев с быстротой и ловкостью циркового гимнаста влез на телефонный столб, сорвать провод оказалось труднее... Два десятка рук подхватили оборванную проволоку, дальше дело пошло веселее — сорвали и смотали провода на расстоянии двух-трех сотен метров, унесли их в лес, а у столба оставили фугас, прикрепив к взрывателю конец свисающего провода. И пошли к месту своего расположения.

Лагерь оказался пустым. Но в землянке девушек было тесно, пахло мокрой одеждой, дымом и потом. То ли усталость и сырость сковали людей, то ли ненастье и медленно наступавшие сумерки навеяли каждому свои сны и воспоминания, только смолкли почему-то обычные шутки, стало тоскливо и душно под закопченными бревнами землянки.

— Друзья, давайте споем!— предложила Надя Минина.

— Запевай!— отозвалось несколько голосов.

Дверь землянки распахнулась, и оттуда, из-за двери, раздался голос Скрипки:

Шел отряд по берегу,

Шел издалека...

Песню подхватили. Пришедшим освободили места поближе к печке. Пели «Священную войну», «Катюшу», «Прощанье»...

— Митя, где балалайка?— продолжала командовать Надя.

Митя Гонцов, прислонившись к стене, думал о чем-то далеком. Услыхав свое имя, выпрямился, тряхнул головой, прогоняя думы, взял поданную ему балалайку и слегка тронул струны. Старенькая балалайка ответила звонкой трелью, и тут же ей на помощь рванулся озорной голос Кошечкина:

Играй, Митя, веселее, Я гармошку принесу. Научились партизанить Мы в Торбеевском лесу.

Следующую частушку перехватили девушки. Пели наперебой, переделывая на ходу знакомые строчки, сочиняя новые:

Пой, подруга дорогая, Я в разведку ухожу, Завтра новою тропою Вас в засаду провожу.

Ох, подруга дорогая, Ты разведай мой секрет: Полюбила, да не знаю, Милый любит или нет.

Говорили, нас разбили, И костер в лесу погас. Мы сегодня заложили Восемнадцатый фугас...

Пели про безымянных милых, про страдания и любовь. Зина Костюхина знала великое множество частушек, исполняла их великолепно. Стройная, красивая, в эти минуты она была особенно привлекательна: лучистые глаза ее светились даже в полутьме, и, казалось, она не просто поет, а выплескивает наружу избыток жизненной силы и чувств, переполнявших ее беспокойное девичье сердце. Скрипка аккомпанировал на гитаре. Митя старательно обыгрывал простую, но душевную мелодию частушки и не удержался, тоже ринулся в частушечный хоровод:

Завлекаши, да не наши, Завлекают, да не нас. Где-то наши завлекаши Далеко живут без нас...

Когда поток частушек ослабел, Гонцов прикрыл балалайку рукой, и зазвучала только гитара Скрипки.

— Вот чертяка! — восхищенно шептал Митя, не отрывая глаз от тонких пальцев Ивана, под которыми задумчиво и нежно пела неизвестно кем принесенная в лес гитара. Но теперь все, кроме Мити, смотрели на Валю Дрогову. Всегда спокойная, неторопливая, она и сейчас не спешила, ждала какой-то особой ноты, но вот ресницы над серыми глазами дрогнули, и Валя запела:

Ночь светла.

Над рекой

Тихо светит луна...

Пела она хорошо. Красивый грудной голос ее звучал искренне и нежно. Ему медсестра вторила гитара. Неровное пламя светильника отражалось в глазах девушки:

В эту ночь расцвели голубые цветы,

Они в сердце моем пробудили мечты...

Когда замер последний аккорд, никому не хотелось ни петь, ни говорить. Не нарушая тишины, мужчины разошлись по своим землянкам, унося с собою светлую грусть романса. Не было ни луны, ни звезд на пасмурном небе. Но в ту ночь в думах партизанам виделось весеннее цветение садов под голубым и чистым небом— все они были очень молоды, всем хотелось жить, быть любимыми, любить красиво и верно.

...Днем распогодилось. Нежаркое октябрьское солнце высушило росу на лесной поляне, вдоль которой партизаны сложили кучи смолистых веток. Приготовили факелы. Вечером около поляны расположился почти весь отряд. Разговаривали шепотом. Прислушивались. В далеком небе мигали звезды. Люди томились в ожидании, но в этот раз оно не тяготило — все верили, что самолет прилетит. Едва донесся знакомый гул, как вспыхнули факелы, и тут же запылали костры. Самолеты (их было два) пролетели над поляной, развернулись и сбросили груз. Партизаны собрали подарки Большой земли: пять ящиков с толом, боеприпасами, мешок и ящик с продуктами.

— Теперь еще раз можно напомнить фашистам, что они чужой хлеб едят,— заметил Антонов.

На следующий день лагерь опустел, то есть начались обычные будни, прерванные трехдневным ожиданием самолетов. Аня Тимофеева, находившаяся в то время в лагере, вспоминает: «Отряд был подвижным — одни группы уходили на задание, другие—возвращались,, отдыхали — и опять в путь. В лагере всегда оставалось мало людей — повара и часовые».

Группа Антонова направилась к железной дороге с целью проверить известные и найти новые подходы к:, полотну, провести наблюдение за патрульными, выяснить, не изменилось ли что в системе охраны пути. Разведчики, постоянно наблюдавшие за движением по железной дороге, старались учесть количество, записать опознавательные знаки грузов, проходивших на Ржев и. обратно. Вернувшись из разведки, Петро сразу пошел к командиру с планом диверсии.

— На этот раз пойдем вот сюда,— Антонов поставил карандашом маленькую точку на карте севернее Касни.

Место, выбранное им для диверсии, находилось недалеко от партизанского лагеря.

Смотри не приведи хищников сюда, на базу,— предупредил Скрипка.

К себе мы сразу не вернемся — уйдем на север или на восток, но вы будьте начеку — они не всегда комара за семь верст ищут, когда он сидит на носу.

— Уразумели. Прикрытие необходимо?

Петро изложил план операции до конца. Все у него было продумано, рассчитано. Он знал местность, обстановку, людей и дело, на которое шел, умел думать и не терялся, если ситуация менялась. Много лет спустя Скрипка напишет в своих воспоминаниях, что все операции на железной дороге разрабатывались с участием Антонова и проводились под его руководством. И каждый раз рядом с ним был Митя Гонцов — Митя Большой, как звали его в отряде. Это был сильный, крепкий здоровьем сибиряк (не болел никогда, пока был в отряде), могучего телосложения, высокий ростом. Мастер на все руки: шалаш

ли построить, костер ли разжечь, землянку ли выкопать. Он всегда был готов идти на задание.

«Я десятки раз ходил на подрыв поездов, участков железнодорожного пути,— вспоминает Т. А. Антонов,— и всегда вместе со мной шагал Митя Большой. Двумя-тремя ударами немецкого ножа-штыка он отрывал ямку для заряда под рельс».

Вторым таким подрывником в группе Антонова был Борис Смирнов. Большой оптимист, хороший товарищ, боевой партизан. Во всех походах, маршах, делах он был незаменим. А ростом не вышел, невысокий...

В ночь на 2 ноября 1942 гада подрывники и группа прикрытия ушли на очередное задание. У полотна Петро расставил всех по своим местам. Вдвоем с Митей они быстро заложили тол, прикрыли его щебенкой, песком, ушли с полотна, пропустили патрульных и снова подползли к рельсу — закрепили взрыватель. Осталось дождаться своего часа. А ночь промозглая, холодная. Не такой уж сильный, но пронизывающий ветер леденил их сырую одежду, пробирал не на шутку. Ни встать, ни размяться — сидели съежившись, прикрывая друг друга от ветра...

Антонов привстал, ожидая, когда голова поезда покажется из-за поворота. И вот над полотном дороги появились два тускло светившихся пятна.

— Ну, ребята, салют Октябрю!

Петро взялся за шнур... Взрыв был мощным. Пламя охватило вагоны. Огонь завершил работу подрывников— эшелон был уничтожен полностью1.

Подрывники ушли на восток. К вечеру следующего дня они расположились вблизи деревни Заовражье. Наблюдатели не обнаружили в ней гитлеровцев, настораживала партизан только необычная безлюдность деревенской улицы, будто здесь и детей не имелось, и работы у людей не было во дворе или в огороде, поэтому Антонов решил разведать обстановку — сходить в дом, стоявший на краю деревни ближе других к лесу.

Дверь во двор оказалась незакрытой. Петро, Гонцов и Смирнов вошли в избу со двора. Хозяйка, увидев гостей, испуганно всплеснула руками — в деревне полно карателей.

— Борис, выйди, понаблюдай,— Антонов кивнул головой в сторону улицы и тут же в окно увидел солдат

- в немецкой форме, шагавших к дому.

Ребятушки!— прошептала женщина.

Мы к вам не заходили,— сказал ей Петро.

Партизаны выглянули во двор и обнаружили, что у крыльца уже стоит постовой.

— Борис, поговори с ним.

Смирнов научился объясняться с неприятелем на жаргоне, включавшем русские и немецкие слова. Он вышел из-за угла и произнес несколько таких слов. Солдат глянул на небольшого худощавого мужичка, усмехнулся и неожиданно сказал по-русски:

— Вернется унтер, он тебя поставит куда надо... Партизаны выскочили из укрытия. Винтовка предателя мгновенно оказалась в руках Гонцова.

Смена скоро?— спросил Антонов.

Только поставили.

Разводящий, услыхав разговор у дома, вернулся.

— Что за шум?

Разводящего взяли живым. Унтер оказался родом из Краснодарского края. Да, в деревне была засада — каратели, навербованные гестаповцами в лагерях военнопленных из числа откровенных врагов советского народа и тех изменников, кто променял доверие Родины и совесть на это, более сытое, чем в лагере, но гнусное существование в стане врагов. Отряд их размещался в Савенках, командовали подразделением гитлеровские офицеры.

К утру подрывники вернулись в Торбеевский лес.

3 ноября Валя приняла радиограмму, в которой Шилов снова извещал, что Аня, Тамара, а также Лопатин пришли. Радиограмма обрадовала: Михаил жив, он на Большой земле, значит, ребята линию фронта перешли благополучно. Так думали в отряде, потому что хотелось верить в лучшее, в удачу друзей и потому, что Шилов не мог в радиограмме сказать больше, чем сказал.

Группе Лопатина на этот раз не повезло. За два месяца, минувшие после освобождения Карманова, оборона в полосе 20-й армии усовершенствовалась с обеих сторон. К концу октября фашисты, успели перекрыть тропу у озера Чуйкова, по которой дзержинцы проникли к ним в тыл и близ которой выходили Вася, Аня и Тамара. Лопатин и его спутники обошли огневые точки гитлеровцев, преодолели проволочные заграждения, но за проволокой оказалось минное поле. На нем был сильно контужен Лопатин, двое партизан тяжело ранены, а Иван Сураев и Анатолий Квасов погибли.

Иван Макарович Сураев родился и рос в селе Майорском Оренбургской области. После окончания сельской школы работал в колхозе. Скромный, тихий юноша отличался сильной волей, умел отстаивать принципы, свое понятие о том, что хорошо и что плохо. Например, он считал, что курить и пить вино — занятие, недостойное комсомольца, и никогда не пил и не курил. На комсомольских собраниях Иван не произносил длинных речей и громких фраз, а на любое нужное дело шел первым, опять-таки считая, что раз стал комсомольцем, должен быть там, где трудно.

В 1939 году Сураева призвали в армию. Осенью 1941 года в составе 248-й стрелковой дивизии он участвовал в боях под Холм-Жирковским, на Днепре. Потом бои в окружении, страшная зима сорок первого, многократные попытки перейти фронт, встреча с Подашковым. Сураев стал партизаном. Смелый, собранный, наблюдательный при выполнении задания, он был веселым и общительным парнем в часы отдыха, но ненавидел пустословие и всякую пошлость.

И в ту, последнюю ночь, 28 октября 1942 года, он остался верен себе, своей комсомольской совести. Взрывом мины контузило командира, медлить было нельзя и отступать некуда в десяти шагах за передовой противника — кому-то надо первым идти сквозь минные заграждения. Надо! Они поднялись и пошли — политрук из отряда «За Родину» Анатолий Квасов и комсомолец Иван Сураев. На каждом шагу их подстерегали мины, и они погибли. Но это была последняя мина на пути группы Лопатина.

Суетнов в эти дни продолжал работу среди населения. Если во многие деревни Мининского сельсовета Новодугинского района и соседнего, Тумановского района, когда оккупантов не было, партизаны могли явиться днем или зайти на ток, где люди работали по - колхозному, все вместе, и говорить с ними открыто, то в западной стороне Новодугинского района о таких возможностях общения с населением осенью сорок второго года пришлось забыть. Там враг активно вербовал полицейских, карателей, имел свою агентуру. В деревни ходили только ночью, медленно и осторожно налаживая связи то с одной семьей, то с другой,— те, кто соглашался помогать партизанам, рисковали жизнью больше самих партизан, ведь они были безоружны против многочисленных врагов и их агентов. Но и тут Суетнову удалось найти смелых и честных патриотов.

Вернулся командир из разведки утром, усталый, в мокром ватнике, в сапогах, пропитавшихся черной болотной грязью, и едва добрался до нар — уснул. Разбудил его звонкий голос Орлова. Кто-то шикнул на разведчика, но Суетнов уже поднял голову.

— Что случилось, Андрей?

Орлов протянул ему небольшой листок, на котором торопливым почерком радистка записала текст радиограммы:

«Орлову для Суетнова.

Уважаемый тов. Суетнов, о вашей деятельности... знаем, хвалим, считаем героизмом ваше поведение. По распоряжению Центра вы входите в обслуживание 20-й армии. Задачи впредь будете получать от нас. Ваши требования удовлетворим. Давайте координаты и сигналы, обеспечьте дежурством при летной погоде.

Суетнов прочитал текст радиограммы и передал ее Кошечкину.

— Пляши, комиссар!..

Это был голос Родины, обращенный ко всем партизанам отряда, признание их мужества, награда за многодневные физические и моральные перегрузки. Он звал их к новым ударам по врагу.

ОТРЯД ПРОДОЛЖАЕТ БОРЬБУ

Фашисты, пронюхав через своих агентов о вероятной дислокации партизан, стали обстреливать Торбеевский лес из минометов. Стреляли методически, по площадям, иногда мины рвались недалеко от партизанских землянок. Не только командиры, но и рядовые бойцы знали, что нападение карателей возможно в любой день и час, поэтому в лагере все были настороже: спали с винтовками и автоматами наготове, разговаривали вполголоса, ходили по лесу ограниченно, были усилены охрана, наблюдение.

Несмотря на такое тревожное положение отряда, активность партизан не снижалась. Отклик Большой земли, удачные диверсии, близость праздника Октября — все это поднимало настроение. Но день праздника в отряде был омрачен огромным несчастьем — 6 ноября, около 6 часов вечера, подорвался на мине Павел Подашков. Он лежал без сознания на окровавленной плащ-палатке. Зина Костюхина, Саша Щербакова и все, кто был в лагере, в эту ночь не отходили от него. Павла любили. Очень искренний, добросердечный, всегда готовый помочь, он был из тех людей, которые первыми поднимались в атаку, закрывали от пуль товарищей. Страшно было подумать, что этот сильный, жизнерадостный человек больше не встанет, не войдет в землянку с веселой шуткой и никого уже не позовет в очередной поиск.

Подашков умер на рассвете. Хоронили его, когда стало совсем светло. Молча стояли мужчины у неглубокой могилы, рыдали девушки, откровенно плакал Гриша Куленев, постоянный спутник Павла при выполнении заданий. На дереве у могильного холмика вырезали пятиконечную звезду, фамилию и дату гибели. Так и остался навсегда в Торбеевском лесу воентехник второго ранга Павел Григорьевич Подашков, коммунист, партизан, хороший человек, выросший в Судиславском районе Костромской области1.

7 ноября, когда радистка заканчивала сеанс связи со штабом армии, прибежал с дальнего поста часовой и доложил, что каратели идут по направлению к лагерю. Суетнов приказал всем из него уходить. Скрипка сматывал антенну, помогая радистке скорее снять рацию, из землянки выскочил Митя Огородников с винтовкой и ведром, полным только что приготовленногосупа.

Куда суп девать?

Не до него сейчас,— отвечал Скрипка.

Митя сгоряча выплеснул суп и побежал догонять товарищей. Суетнов уводил партизан в ольховые заросли, за которыми начинался участок леса, где летом пленные из лагеря в Санниках заготовляли дрова для оккупантов. Партизаны укрылись в зарослях и приготовились к бою. Каратели шли густой неровной цепью с востока на запад, захватывая неширокую полосу леса, шли не спеша, простреливая автоматными очередями кусты, бугорки, молодой ельник. Они прошли в двухстах—трехстах метрах от партизан, не обратив внимания на чахлый ольшаник, не заметив землянок.

Партизаны мерзли в кустах до вечера, но каратели не вернулись. Отогревшись в землянках, отрядные юмористы сочиняли анекдоты и представляли в лицах события минувшего дня, не до шуток было только повару Мите Огородникову, спешившему накормить отряд. А командиры вели между собой серьезный разговор. Они предполагали, что действия карателей одним заходом в лес не ограничатся. В эту ночь не послали дежурных на поляну, где ожидались самолеты с Большой земли: опасались засады карателей.

Утром Суетнов взял всех бойцов, отдыхавших на базе, кроме Мити, радистки и охраны, и повел к дороге, на которой он собирался встретить вражеских солдат, если' они снова явятся прочесывать лес. Однако они явились с другой стороны. Прибежал запыхавшийся часовой и доложил:

— Товарищ командир, немцы приближаются к лагерю через болото.

Партизаны бросились к землянкам, хотели спасти свое небогатое имущество. Радистка, повар, группа охраны, предупрежденные постовыми, отошли вглубь леса. К базе с трех сторон, окружая ее, двигались гитлеровцы, их было так много, что вступать в бой не имело смысла. Суетнов повел товарищей в другой квадрат

Леса. Слышно было3 как в лагере гремели взрывы — рвались партизанские мины, рвались гранаты карателей, громивших землянки, раздавались автоматные и винтовочные выстрелы. Но лагерь был пуст...

Базы больше не существовало. Суетнов расставил посты на дорогах к бывшему лагерю, чтобы, в случае засады, возвращавшиеся в лес партизаны, которые во время нападения фашистов выполняли боевые задания, не попали в беду.

8 ноября он созвал на совещание командиров групп, отделений и коммунистов для откровенного разговора о будущем. Дело в том, что с увеличением числа бойцов отряд постепенно терял свою первоначальную мобильность. В сложившейся обстановке это грозило смертью. Партизанам предстояло часто менять убежища и не раз ночевать под елками, а в отряде есть раненые, больные, девушки, и почти все плохо одеты. Командир уже отправил в деревню Симу Смирнову — постоянное беспокойство за детей, оставшихся на попечении соседей, подрывало и без того слабое здоровье женщины, она часто болела. Он не просто отправил ее из отряда, а договорился с Надей Семеновой из Сороколетова, что та устроит Симу к соседке Полине Шевалыкиной, поскольку у Семеновых слишком много было своих детей. Он посоветовал вернуться в деревню и Ане Тимофеевой— у нее не было родителей, а в доме "оставались без присмотра двое детей. Несколько человек, пришедших в отряд из деревень мининской округи в конце октября 1942 года, были тоже отпущены домой, но они оставались глазами и ушами партизан. Теперь Суетнов поставил на обсуждение товарищей вопрос о реорганизации отряда. Он предлагал оставить в Торбеевском лесу лишь часть партизан, чтобы снова создать здесь базу, а остальных переправить к капитану Артеменко, в Вельские леса, где положение было стабильнее и, следовательно, безопаснее. Коммунисты согласились с командиром. Той же ночью в отряд «За Родину» ушли Сергей Разумов, Василий Чибисов, Дмитрий Артемов, Николай Пименов, Лиза Левина, Альберто Гонсальэж — всего 20 человек во главе с лейтенантом Семеном Новожиловым.

Партизаны, оставшиеся в Торбеевском лесу, быстро выкопали две одинаковые землянки, расположенные совсем рядом. В них по обе стороны узкого прохода устроили нары, у задней стены, в углублении, очаг, над ним — отверстие для дыма, большое окно. На крыше одной из землянок установили и замаскировали трофейный пулемет. Надо было спешить, наступали холода, приближалась зима.

В тот день, когда работа по оборудованию базы была закончена, Валя передала Суетнову телеграмму. Шилов запрашивал, почему не дали сигналы самолету, предупреждал, что в ближайшие дни будут сбрасывать грузы для отряда, напоминал о задании — взять в плен неприятельского офицера.

Это задание на первый взгляд казалось им нетрудным. Ведь было такое, когда Виктор Медведев один разоружил двух оккупантов. Подобный случай был с Сергеем Зацепиным и Дмитрием Кузнецовым. Идя на задание, ночью они зашли в деревню разведать обстановку. А в дереве вечером остановился на отдых большой вражеский отряд с обозом. Разведчики огородами пробрались к дому, постучали в дверь, им открыли без лишних разговоров, а в избе, оказывается, спали комендант и переводчик. Не раздумывая, партизаны взяли автомат, лежавший на скамье у кровати, и вытащили пистолет коменданта из-под подушки. Враги проснулись, но... поздно. Случались и другие обстоятельства, когда партизаны могли сравнительно легко взять гитлеровского офицера, но тогда в этом не было особой необходимости.

Теперь Суетнов приказал разведчикам и всем, кто уходил в засады, считать главной задачей — добыть «языка» в звании офицера. Местные связные сообщили ему, что из Торбеева и обратно часто ездит офицер связи без охраны. 11 ноября группа охотников под командой Скрипки вышла на большак пленить офицера. Они взяли с собой моток провода, срезанного когда-то с линии связи. К месту засады вышли заранее. Конец проволоки обмотали вокруг дерева, росшего на той стороне дороги, и хорошо закрепили его, считая, что мчащийся на большой скорости мотоциклист не заметит тонкую нитку провода, опущенного на землю. Так и получилось. Когда штабной лихач почти поравнялся с засадой, трое партизан с силой дернули свободный конец проволоки. Офицер вылетел из седла и ударился о мерзлые камни большака. Подбежавшие к нему партизаны сразу поняли, что перестарались,— штабист был мертв. Сняли автомат, взяли документы, пакет с донесением, запасные обоймы, быстро убрали проволоку и подожгли пролетевший вперед мотоцикл. Неделю назад они радовались бы такой добыче, в тот же день партизаны возвращались к себе с другим чувством, считая, что провалили операцию. Пришлось охоту за «языком» начинать сначала.

Каждую ночь группа партизан опять дежурила в лесу, ожидая грузы. 13 ноября самолеты сбросили мешки с продуктами, обмундированием и газетами. Обмундирование тут же распределили, прежде всего между теми, кто совсем не имел теплой одежды. Столько дней вести с Родины доходили к ним лишь обрывками, с большим опозданием, и вот — свежие газеты с докладом И. В. Сталина на торжественном заседании, посвященном 25-й годовщине Октября и его приказом. Читали их бережно и внимательно, стараясь понять, что происходило в те дни на фронте, как жила и трудилась во имя победы огромная родная страна.

В приказе народного комиссара обороны № 345 партизаны прочли: «Враг уже испытал однажды силу ударов Красной Армии под Ростовом, под Москвой, под Тихвином. Недалек тот день, когда враг узнает силу новых ударов Красной Армии. Будет и на нашей улице праздник!» Они верили, что, действительно, недалек тот день, когда советские войска нанесут решающий удар по захватчикам. Их веру в скорые перемены укрепляли и собственные наблюдения. Суетнов, Кошечкин, Антонов, Скрипка и все, кто воевал летом 1941 года, знали, как многого недоставало в вооружении наших бойцов в первые месяцы войны. Скрипка вспоминал, что в их 8-й Краснопресненской дивизии народного ополчения получили только два автомата на батальон, больше того — на каждого бойца не хватало винтовок, командир минометной роты докладывал перед боем, что у него всего 17 мин. По отдельным приметам, по тому, как были вооружены дзержинцы, какие посылки мог отправить их небольшому отряду Шилов, партизаны поняли, что обеспечение Красной Армии не просто улучшилось, а стало совсем иным — есть чем воевать. Все это поднимало настроение, вызывало желание крепче бить врага, чтобы приблизить победу.

Часть газет с приказом и докладом И. В. Сталина Кошечкин раздал партизанам, уходившим на задания, чтобы донести слово партии до жителей деревень.

13 ноября партизаны встретили еще одну группу разведчиков 5-й армии — младшего лейтенанта И. Т. Дводненко, А. В. Глазкова и В. Ф. Мартынова. Суетнов об этом написал в отчете коротко: встретили разведгруппу, помогли выполнить задачу и со своими проводниками отправили через линию фронта. Если учесть, что в разведсводках 5-й армии появились сведения о размещении близ деревни Каменная Гора (в трех километрах от Вязьмы) тыловых подразделений 95-й пехотной дивизии противника и тут же сообщалось, что 21 ноября разведчиками взят в плен ефрейтор этой дивизии, а в районе Дятькова — документы убитого гитлеровского солдата, то можно предположить, какую именно задачу выполняла группа Дводненко, ведь Дятьково — это хутор в восточной части Торбеевского леса.

Началось предзимье. Погода менялась неожиданно: то шел снег, и белые рыхлые хлопья его покрывали землю; то снег таял, и по дорогам и канавам текли ручьи, унося последнее тепло земли; то налетали холодные, леденящие ветры, и окрепшие утренники примораживали к земле белые заплаты снега, покрывали льдом болота и лужи.

В одну из таких холодных ночей Суетнов и Михайлов отправились на поиск базы секретаря Новодугинского райкома партии П. К. Кузьмина.

Трофим Михайлович Михайлов до войны работал инструктором Андреевского райкома партии, а до того — несколько лет руководил Пустошкинским сельским Советом. По состоянию здоровья его не призвали в армию, и после оккупации Андреевского района он был направлен на партийную работу в Ярославскую область. Весной 1942 года Смоленский обком ВКП(б) отозвал Михайлова, чтобы вернуть в Андреевский райком, который в то время находился на территории, освобожденной советскими войсками. Пока Михайлов добирался до района, тот был вторично оккупирован врагом, и Трофим Михайлович не застал работников райкома в деревне Кириллово. Оказавшись в тылу противника, после неудачных поисков подпольщиков он пришел в деревню Курцево и тут узнал, что в его родном краю действуют партизаны. В первых числах ноября Михайлов установил связь с Суетновым и стал выполнять его задания по работе среди населения — он знал многих жителей окрестных деревень.

Иван нашел в этом скромном, даже застенчивом, человеке честного, стойкого в борьбе с трудностями и бескорыстного старшего товарища-коммуниста. Поразмыслив над картой, оба пришли к единому мнению, что базу Кузьмина нужно искать в больших лесах западнее совхоза «Дугино». И они вдвоем направились в леса между Хотьковом и Шанихой, что на левом берегу Вазузы.

Прошло трое суток, как они ушли со стоянки. Митя Огородников раздул огонь, чтобы подогреть ужин для опоздавших и, жмуря покрасневшие от дыма глаза, подошел к Кошечкину.

Не заблудился ли наш командир?

Суетнов разве с того света дороги не найдет,— спокойно ответил Саша, про себя он уже не раз подумал, что напрасно Иван не взял с собою двух-трех автоматчиков.

Дверь в землянку приоткрылась, и в проеме показалось улыбающееся лицо командира.

Легки на помине,— заметил Митя.

По-моему, сегодня летная погода,— шутил, здороваясь, Суетнов.

Скрипка тоже так думает, поэтому ушел на поляну встречать самолет.

Дежурят? Отлично! Ребята вернулись?

Нет...

Лицо командира сразу стало серьезным и усталым. Когда Суетнов и Михайлов уходили в разведку, в лагере ожидали' двух молодых партизан, не пришедших накануне с задания. Они не вернулись и в тот вечер, и позже. Суетнов волновался.

Боюсь... провалится запасная база, если ребята попались.

Нет, не может быть! А вы нашли Кузьмина?

Хитер Кузьмин — ни следов, пи разговора о нем. А где-то здесь...

Суетнов и Михайлов прошли западнее деревни Макарики, а ведь именно в ней они могли узнать, где находится секретарь райкома.

Кузьмин пришел в тыл врага в августе 1942 года ? небольшой группой товарищей, и первой явкой его был дом Денисовых в деревне Приказники. Петр Кузьмич надеялся быстро найти нужных ему помощников — коммунистов и беспартийных, но дело оказалось сложнее, чем он предполагал. Многих, на кого рассчитывал, не оказалось на месте: одни эвакуировались или сменили место жительства, другие погибли. Еще в первые дни оккупации были расстреляны директор Новодугинской школы В. С. Коваленко и председатель Мозжеровского сельсовета П. И. Марков, убит директор Шаниховской школы Д. П. Петров, весной 1942 года в деревнях Ал-химово и Гремячье за помощь советским военнослужащим были арестованы и погибли в фашистских застенках еще несколько патриотов. А отряд надо было создавать.

Кузьмину не удалось сразу собрать даже тех, кого нашел. Д. Я. Бердышев и С. И. Грачев пошли по его заданию на связь с капитаном Артеменко, и тот оставил их у себя в отряде «За Родину». Н. Г. Григорьев был выдан старостой оккупантам и расстрелян. Таким образом, из 11 человек на явку пришли только двое. Петр Кузьмич дал им поручения, предупредил, чтобы они без нужды не меняли квартиры, так как искать их будет сам, и ушел из Приказников, укрылся в лесу за Макариками.

Позднее Кузьмин наладил связи с жителями ряда деревень Липецкого сельсовета, организовал подпольную группу, которая от имени райкома обратилась к жителям района с призывом собирать оружие и уходить в леса, забирая с собой скот, имущество и хлеб. В феврале, когда оккупанты стали насильно угонять в Германию всех мужчин и молодежь, на базе, созданной Кузьминым, собралось много жителей соседних деревень, из которых к концу месяца был создан вооруженный отряд.

Но это было потом. А тогда, в ноябре 1942 года, лагерь отряда «Реванш» в Торбеевском лесу оставался самой ближней к фронту базой партизанского движения в области.

Ночью 23 ноября летчик сбросил тюки с одеждой и боеприпасами — у партизан появились первые полушубки и пополнился запас патронов и гранат. А на следующий день в лесу снова рвались мины и гремели выстрелы— каратели прочесывали лес. На этот раз они обнаружили и разгромили запасную базу. Еще один удар — резервы на черный день уничтожены. Землянку тщательно маскировали, как могли ее заметить враги? Возникли разные догадки, по одной из них — проговорился кто-то из ребят, что не вернулись с задания (судьба их так и осталась неизвестной). Но теперь, спустя много лет, вспоминая о тех трудных днях, партизаны решительно отвергают мысль о предательстве — скорее всего, карателям помог случай или кто-то из местных агентов полиции, хорошо знавших лес.

25 ноября Суетнов получил радиограмму: «Наша армия перешла в наступление и гонит фашистские войска на запад. Приступайте к активному проведению диверсионных работ. Остановите движение на железной дороге Вязьма — Сычевка. Пускайте под откос эшелоны, рвите полотно, мосты железной дороги, рвите связь и разрушайте коммуникации врага. Шилов».

Радость, огромная и общая для всех советских людей, заслонила их частные беды, и Суетнов ответил майору Шилову: «Несмотря на тяжелые условия, отряд продолжает борьбу...» Это были не просто слова, отряд действительно не прекращал деятельности — подрывники готовились к операции на железной дороге, разведчики вечером ушли на поиск.

БЛОКАДА

Из радиограммы партизаны не могли понять, где именно начались наступательные действия советских войск, но, судя по тому, как ликующе-радостно звучали ее первые строки, стало ясно, что речь идет о большом, решающем наступлении. Наша армия гонит фашистов на запад! Гонит! Радиограмма переходила из рук в руки. А в Москве, в городах и селах страны, в траншеях, землянках и госпиталях — всюду, куда почта успела донести свежие газеты, люди торопливо вчитывались в лаконичные строчки сообщений Совинформбюро, и светлели их лица, и легче становился груз повседневного труда и забот, хотя и не совсем еще понимали, что началось не просто наступление — начался коренной перелом всей войны. 23 ноября войска Юго-Западного, Донского и Сталинградского фронтов замкнули кольцо вокруг 330-тысячной группировки противника в Сталинграде, 24 ноября началась Великолукская наступательная операция, 25 ноября — наступление наших войск подо Ржевом и Сычевкой...

В последние дни ноября разыгрались метели, засвистели поземки. Пользуясь тем, что ветер быстро заметал следы, партизаны ушли в засады, подрывники Антонова, взяв последние килограммы тола, двинулись к железной дороге на перегон Касня — Новодугино. Вылазка удалась: был подорван паровоз, разбито несколько вагонов, движение снова остановлено.

В эти же дни подрывники отряда «За Родину» с помощью разведчиков отряда «Реванш» пустили под откос железнодорожный состав на перегоне Мещерская — Ту-маново. На обратном пути они отдыхали на базе Суетнова. 2 декабря, ночью, по дороге в свой лагерь они зашли в Чернышево, а в этой деревне еще днем засели каратели, в неожиданной и неравной схватке погибли отважные парни Петя Козлов и Вася Баранов.

После последних двух взрывов на дорогах партизаны «Реванша» почти в каждой деревне обнаруживали засады. Иногда, предупрежденные жителями, они уходили тихо, иногда отстреливались и скрывались в темноте. Суетнов и его товарищи думали, что такое внимание карателей к деревням, окружавшим Торбеевский лес, вызвано последними диверсиями обоих отрядов. На самом же деле то было начало общего зимнего наступления немецко-фашистских войск против партизан.

Борьба советских людей в тылу армий противника с каждым месяцем становилась более активной и действенной— совершенствовалась тактика, улучшалось техническое обеспечение отрядов, партизаны наносили мощные удары по коммуникациям врага. Немецко-фашистское руководство искало новые методы борьбы с непокорным народом и увеличивало количество войск, предназначенных специально для подавления партизанского движения. Осенью 1942 года оккупанты приступили к формированию в составе вермахта специальных истребительных команд, которые должны были уметь действовать в зимних условиях. Кроме того, в распоряжение командующего группой армий «Центр» в октябре 1942 года были переброшены из Германии две учебно-полевых дивизии (390-я и 391-я) с задачей охранять железные дороги и участвовать в карательных операциях. Теперь в тылу группы армий «Центр» и тыловых районах армий, входивших в нее, против партизан постоянно действовали 9 дивизий, 3 полка и 27 отдельных батальонов.

В декабре установилась зимняя погода. Партизанам труднее стало укрываться, маневрировать, решать вопросы снабжения. Зная эти сезонные трудности, фашисты с большим рвением начали борьбу против народных мстителей, готовили крупные операции «Зимний штурм», «Лесная зима», «Белый медведь», «Бег звезды» и др. А в Новодугинском районе несколько сот карателей гонялись за небольшим отрядом лейтенанта Суетнова, которого в деревнях называли то Иваном, то Петром, то Ванюшкой. Потеряв следы отряда «За Родину», потерпев несколько неудач в погоне за Суетновым, каратели вымещали зло на жителях вяземских и новодугинских деревень. В Маслове, где размещалась комендатура, они устроили застенок — здесь пытали и убивали русских людей, которых оккупанты или их прислужники заподозрили в помощи партизанам. Особенно отличался жестокостью унтер-офицер Карл Фель, устраивавший допросы с пытками и лично расстрелявший несколько мирных жителей.

Оккупанты блокировали выходы из Торбеевского леса. В деревнях дежурили засады карателей или их агенты. Партизаны прибегали к хитрости и разным уловкам, чтобы маскировать следы к лагерю. От засад и преследования они уходили без потерь, но активно действовать в такой обстановке не могли: боезапас невелик, продуктов почти нет, зимняя база уничтожена, самолеты не летают. Надо что-то делать. И Суетнов решает провести разведку в восточной части района. В ночь на 10 декабря 1942 года 12 партизан во главе с командиром ушли на железную дорогу. Оставшимся на базе приказано не выходить из лесу и ежеминутно быть готовыми к обороне.

Лагерь затаился. Только постовые молча сменяли друг друга. В землянке еще слышались шутки и смех — слишком молоды были ее обитатели, но и сюда с каждым днем все чаще проникала тревога, усиливалась напряженность, томило бездействие. Кончились продукты. Саша Кошечкин выдавал по половине сухаря на день из неприкосновенного запаса, Митя набирал в ведро свежего снега и кипятил талую воду. Каратели перестали обстреливать и прочесывать лес, будто поверили, что партизаны покинули базу.

Начались десятые сутки ожидания и неизвестности. Вестей от командира не было. Люди слабели от голода.

— Комиссар, ночью я сделаю вылазку: разведаю обстановку и принесу что-нибудь годное в пищу,— предложил Скрипка.

Кошечкин ответил не сразу: Суетнов знает, в каком они положении, и если командир до сих пор не вернулся, значит, в лес пробиться нельзя.

После вылазки останутся следы, и завтра же утром каратели будут здесь.

Не скажу за фашистов, но у полицейских к вечеру бдительность иссякнет — нахлебаются самогона. Сегодня Никола — престольный праздник в здешних деревнях. Лучшего случая не предвижу...

Затянувшееся «сидение» мне тоже невмоготу. Пойдем вместе. Возьмем с собою ребят.

Девушек оставили в лагере. Когда уходили, Зина попросила:

— Принесите хоть луковицу.

— Принесем,— пообещал Скрипка.

Вражеских солдат в Пирятихе не было. Партизаны побывали в трех домах, их покормили, собрали в дорогу хлеба и картошки, предупредили, что каратели непрерывно наблюдают за лесом, населению туда ходить запрещено. Возвращались партизаны после полуночи. Свернув с проторенной дороги, пошли цепочкой, набрали в полотнище от парашюта снега, стряхивали его, засыпая следы, чтобы утром они казались давними.

В лагере не спали. Встретили их радостно. Митя уже раздувал огонь в очаге,

девушки торопливо развязывали вещмешки с хлебом и картофелем.

— Зина, тебе персональный подарок.

Скрипка достал из кармана обещанную луковицу и большую вареную свеклу. У Зины дрогнула рука и чуть не покатились слезы. Свеклу тут же разделили и съели. Никогда раньше и потом никакие домашние сласти и заморские фрукты не были так приятны на вкус, так необходимы и дороги ей, как та обыкновенная свекла.

Здесь нельзя не сказать доброе слово о медсестре отряда имени Дзержинского, а потом и «Реванш» Зинаиде Федоровне Костюхиной. Она в трудных условиях, при большой нехватке медикаментов, перевязочных материалов, да и то добываемых в качестве трофеев у противника или передаваемых населением, оказывала помощь раненым и больным, которых было немало, чутко реагировала на их боль и страдания. Иногда ей приходилось оказывать медицинскую помощь и местному населению. Но она была не только медсестрой. Она выполняла задания по разведке, участвовала в боевых операциях.

Не успела свариться картошка, как у землянки снова послышались приглушенные голоса — вернулись командир и разведчики. Вокруг них началась радостная суета: пришедших освобождали от тюков, стискивали в объятиях, тянули поближе к огню, засыпали вопросами. И они, сбросив с плеч ношу, едва переведя дух, быстро оттаивали в прямом и переносном смысле — сбивали ледяную корку с промерзлой одежды, теплели лица ребят, уставших от долгого напряжения.

— Девчата, примеряйте валенки! — весело сказал кто-то.

Девушки вытащили из мешков несколько пар жестких, затвердевших на морозе валенок. Зина не без труда натянула свою пару на ноги, слезла с нар и попробовала отбить чечетку — получилось неважно.

— Подожди плясать. Ходить сможешь? — спросил Суетнов.

Она повернулась к нему и совсем близко увидела глаза, не защищенные, /расстоянием и командирской строгостью, они смотрели на ее похудевшее и побледневшее лицо с затаенной болью. Как-то раз она уже видела эту боль, этот виноватый взгляд командира. А в чем его вина? Да, им, девчонкам, несладко тут: ОНИ за были, когда ели по-настоящему; в засадах и на посту коченеют от холода; в землянке ни умыться, ни раздеться; и валенки, долгожданные валенки в первом же переходе натрут ноги, но все это мелочи по сравнению с тем, что ожидает их, случись такая беда — попади живой или полуживой в руки карателей. Но разве Иван виноват, что идет война, что здесь тяжело и опасно. Он сам простужен, и вообще непонятно, в чем у него душа держится, а у этой души есть особое свойство — брать за все происходящее ответственность на себя. А в тылу врага может быть всякое. Вот и сегодня что-то случилось, раз их «железный» командир не может скрыть горя.

Между тем Митя сварил картошку и разогрел замерзший хлеб, возле него сразу образовался тесный круг. И тут же, за горячей картошкой, начался разговор, который трудно передать, потому что иногда говорили сразу двое, а то и трое, перебивали шутками или вопросами, давали ненужные уже советы, и десять суток, полных тревог и опасности, теперь не казались такими трудными.

Суетнов рассказал обо всем, что произошло с ним. Поход, можно сказать, был удачным: провели разведку, нашли тюки, сброшенные летчиком, а в них — валенки и немного продуктов, устроили заоаду, обстреляли обоз оккупантов, захватили лошадь с санями и оружие убитых вражеских солдат, но на обратном пути чуть не попали в облаву, пришлось путать следы, отсиживаться почти неделю в пустом холодном сарае, ожидать вьюги или хотя бы небольшого снегопада. Прошлой ночью они перенесли груз через железную и шоссейную дороги, тюки перетащили на хутор, а сегодня запутывали следы, засыпали их снегом.

Поиск окончился благополучно, но вести, принесенные разведчиками, были печальны: восточнее железной дороги тоже свирепствовали каратели, в Савенках продолжал квартировать отряд полевой жандармерии; арестован связной отряда Т. И. Александров из деревни Васьково, расстрелян А. А. Богданов, староста деревни Русаново, активный помощник партизан, в Вязьме и Вяземском районе идут аресты, Суетнов подробно рассказал о гибели Александра Александровича Богданова, а про Вязьму сказал коротко:

Сведения скудные. Железнодорожники говорят о неожиданном и крупном провале подпольной группы в депо и в городе.

Где же вы Машу оставили? — спросила Аня Матвеева.

— В Иванчищеве, у надежных людей.

Маша Пупырева серьезно заболела. В землянке больной плохо, оставить в какой-либо деревне рядом с лесом опасно, и Суетнов взял ее с собой в Мининский сельсовет, упросил А. И. Васильеву принять ее под видом дочери или племянницы. Здесь и пробыла Маша под именем племянницы Нины до освобождения этой местности в начале марта 1943 года.

Разговор в землянке стих. Праздник встречи закончился. Занимался поздний декабрьский рассвет, наступающий день не сулил беспечной жизни, поэтому командир приказал всем спать, кроме постовых. Девушки вызвались охранять лагерь. Учитывая обстановку, Скрипка назначил в наряд еще четверых мужчин.

Зина Костюхина не спала, ожидала своего времени стоять на посту. Мысли ее, то уносились в прошлое, то мгновенно возвращались к прошедшей ночи, к горестному рассказу командира.

С Богдановым была договоренность: в случае опасности, он должен был уйти в отряд, а чтобы у карателей не было повода расправиться с его семьей, предполагалось инсценировать его арест и объявить местным жителям, что старосту расстреляли партизаны... Каратели нагрянули в Русаново внезапно. Его вызвали в дом Ратниковых, за столом сидел вражеский офицер, рядом — солдаты с автоматами, у порога топтались полицейские. Ратниковых выгнали на улицу. Допрашивали недолго: офицер на разный лад задавал одни и те же вопросы:

— Где сейчас партизаны? Кто в деревне помогает им?

Богданов твердил свое: партизаны в деревне не бывают. Когда его вывели из дома, оглянулся и, встретив тревожный взгляд Зины Ратниковой, связной отряда, чуть заметно кивнул в сторону сарая. И она и Татьяна, жена Богданова, поняли его последний наказ — над стрехой осиротевшей избы появился высокий шест — сигнал опасности, на стене сарая Зина вычертила условный знак. Дома она застала мать на коленях под иконами. Весь остаток дня и всю ночь верующая женщина просила бога отвести беду. Только спасение ее многодетной семьи да и всей деревни в те дни зависело не от бога, а от духовной стойкости простого смертного. Назавтра утром Татьяна Богданова, захватив мешок табаку, приготовленного мужем для партизан, побежала в Станы. Не слезы ее, а объемистый мешок с табаком тронул сердца полицейских, стороживших арестованных, женщине разрешили поговорить с мужем. Увидев ее, он горько улыбнулся и прошептал:

— Прости, Таня, иди к детям. Зине передай: умру один, никого не выдам.

Расстреляли А. А. Богданова в Савенках. Рожденный в небольшой тихой деревеньке, он и жил так же тихо, открыто, просто, был человеком, не отличавшимся ни силой, ни удалью, а когда настал его час, нашел в себе и силу, и мужество, и ту великую мудрость, которая помогла ему, как и многим русским людям, идти на смерть с чистой совестью.

Суетнов не мог объяснить, что происходило в те дни в Вязьме. По городу ползли зловещие слухи об арестах. Однако никто, кроме сотрудников отделения СД и нескольких предателей из районной полиции, не мог бы сказать, почему в первых числах декабря 1942 года в Вязьме начались аресты. А начались они потому, что вяземских подпольщиков выдал Сахаров. Но об этом стало известно позднее. До ноября он был в партизанском отряде имени Степана Разина, который состоял из сотрудников районных организаций. В конце лета сорок второго партизаны перебазировались в Стуколовский лес (более 20 километров юго-восточнее Вязьмы). Командир отряда М. И. Ястребов обещал капитану Артеменко, с которым имел регулярные связи, сообщить координаты отряда и доложить обстановку на юге района. Связные в штаб оперативной группы не явились. Артеменко не знал, где находится отряд и почему молчит Ястребов, а Ястребов тяжело заболел, начальник штаба отряда М. С. Гагаев погиб в разведке, у партизан, оставшихся, по существу, без руководства, не было единства в вопросе о дальнейшей деятельности. На след обезглавленного отряда в конце октября напали каратели. Партизаны приняли неравный бой и сражались отважно. Погиб Ястребов, был разбит отряд, несколько человек прорвалось из блокированного леса и ушло в Издешковский партизанский отряд. Сахаров спрятался в доме директора Жулинской школы М. И. Черткова, в ноябре он перебрался в Вязьму, там был опознан предателем и арестован.

Предательство — не стечение обстоятельств. Это свойство души человека низкого, алчного, способного на подлость ради собственного «я». Тщеславие и стяжательство в спокойной обстановке, змеиная ползучесть при виде опасности, стремление уцелеть любой ценой, когда придется решать: быть или не быть вот корни предательства. Сахаров не стал предателем, он был им, арест лишь выявил его духовное ничтожество.

Он выдал всех коммунистов и подпольщиков Крутовского и Жулинского сельских Советов: К. Г. Прохорова, Б. А. Арсентьева, А. Н. Козлова, М. А. Котову, М. И. Черткова, И. Я. Викторова, С. Я. Викторова, Л. П. Исакову, П. Е. Куницкого, Ф. С. Арефьева. В городе Сахаров нашел и выдал А. В. Сорокину, Г. Н. Громова, Е. И. Шпаковскую, Н. И. Белкина, В. И. Белкину, В. Ф. Фотиева, В. В. Гуренкова, А. В. Гуренкову, о патриотической деятельности которых он знал.

При обыске в доме Гуренковых был найден дневник Ани Гуренковой, в котором девушка день за днем записывала злодейства, совершаемые в Вязьме, собирала фотографии и сведения о тех, кто активно работал в пользу оккупантов. Увидев этот дневник, переполошилась вражеская агентура. Подняли на ноги всех доносчиков и предателей с целью выявления лиц, причастных к этому дневнику. А вскоре на столе начальника районной полиции Д. Сорокина оказался донос на воентехника Ф. В. Шолохова, руководившего группой молодежи вяземской окраины. Федора Шолохова и его помощника Николая Чеботаренкова арестовали. Арестованные держались мужественно. После допросов и пыток, очных ставок с Сахаровым 10 декабря их вывезли за город и расстреляли. Всего расстреляли 34 человека.

Имена погибших мы будем помнить всегда — они были честными и мужественными людьми. П. Е. Куницкий, раненный, окруженный врагами, отстреливался до последнего патрона, последний оставил для себя, но не сдался. Борис Арсентьев, секретарь Крутовского сельсовета, вынес страшные пытки и ничего не сказал гестаповцам, его вывели за сарай, в 23-градусный мороз облили водой и заморозили. Рассказывают, что на краю могилы В. В. Гуренков, увидев среди палачей знакомые лица, попытался пробудить их совесть:

—Убейте меня, но оставьте жизнь им, молодым! Аня подхватила на руки ослабевшего старика и крикнула:

— Отец, с кем разговариваешь?! Стреляй, сволочь! Так уходили из жизни эти люди, гордые, сильные,

верные себе и Родине.

А предателей — Сахарова, Горелова, Алмазова — судил наш военно-полевой суд, заседание которого шло в кинотеатре при открытых дверях. Обращаясь к судьям с последним словом, Сахаров встал на колени, моля оставить ему жизнь. Он и тут ползал. Суд вынес смертный приговор. Таков конец предателей: позорная смерть и вечное проклятие людей.

ПОД ОТКРЫТЫМ НЕБОМ

20 декабря днем партизаны отдыхали. Аня Матвеева стояла на посту. Молодые елки закрывали ее от чужих глаз и пронизывающего ветра, но от мороза защитить не могли. Растирая немеющие пальцы, она внимательно глядела по сторонам, и вдруг, будто из снега, выросли двое полицейских, они осмотрелись и двинулись прямо к лагерю партизан. Аня выстрелила и закричала:

— Ребята, полиция!

На ее выстрел первыми выбежали Воевода, Антонов и Смирнов, из землянки девушек — Зина Костюхина и Надя Минина. Полицейские, не стреляя, побежали обратно, мужчины бросились им наперерез. Но в 200 метрах, в кустарнике появились фигуры в зеленых шинелях.

— Тезка, гитлеровцы! — крикнул бежавший впереди Воевода и упал, прошитый очередью.

Антонов, увидев шеренгу карателей, бросился на снег и стреляя короткими очередями, стал отползать. Рядом полз Смирнов. Автомат Антонова смолк — кончились патроны. Добравшись короткими перебежками до лежащего на снегу Воеводы, Петро схватил его автомат. Девчата ползком притащили диски.

Смирнов вел огонь из своего автомата. Аня, отстреливаясь, отползла к землянке. Зина, укрывшись за комлем дерева, дала очередь по первому показавшемуся на глаза фашисту. Надя, лежавшая в снегу около землянки, не могла поднять голову, пули свистели над ней — каратели вели огонь по землянке, увидев, что из нее выскочили партизаны. Раздался четкий голос командира:

— К пулемету! Быстрей! Надя поползла к пулемету, ее опередил Вергунов.

Один за другим выбирались партизаны из землянки через пролом на месте дымового отверстия и сразу вступали в бой. Пулемет Вергунова и дружный огонь всех обороняющихся заставили гитлеровцев залечь. Теперь исход боя зависел от стойкости бойцов и их умения не тратить патроны зря.

— Стрелять только по цели,— предупредил Суетнов. Командир был спокоен. Его спокойствие передалось

всем бойцам. Прицельным огнем они не давали карателям поднять головы. Перестрелка продолжалась до вечера. Когда стали сгущаться сумерки, Суетнов приказал Огородникову и девушкам вытащить из землянки остатки продуктов и имущество. Отряд уходил из лагеря. Последними его оставили Антонов, Гонцов и Федоров — они минировали дорогу, проторенную товарищами. Утащили на плащ-палатке и тело Петра Воеводы.

Каратели видели, что партизаны оставили свои позиции, и пытались преследовать их. Два мощных взрыва заставили врагов снова прижаться к земле. Окоченевшие от холода, удрученные неудачей и потерями, все свое зло они выместили на землянках, забросав их гранатами и превратив партизанское жилье в огромную темную яму. Уверенные в том, что партизаны рассеяны, а их лагерь уничтожен, каратели ушли из леса.

Смолкли взрывы и выстрелы. Партизаны отошли от бывшего лагеря на значительное расстояние, запутывая следы, проверили, нет ли поблизости врага, и только тогда сделали остановку. Недосчитались трех товарищей, пятеро были ранены. Похоронили Петра Воеводу.

Сложив на снег небогатый груз, они сидели, прижавшись друг к другу, чтобы подольше сохранить тепло тел, разогревшихся при ходьбе. Молчали. Мучили холод, голод и нерешенный вопрос: где и как теперь, в декабрьскую стужу, оборудовать новую партизанскую стоянку. Тишину нарушил голос Мининой:

...в такую вот гололедь,

зубами вместе проляскав,

поймешь: нельзя

на людей жалеть ни одеяло, ни ласку...

Ты, Надя, в восемнадцать лет поняла то, чего не только полицейская сволочь, но и благополучный мещанин за всю жизнь не поймет,— с горечью заметил Суетнов.— Запомни эту ночь. Когда-нибудь расскажешь о ней своим ученикам. Это Маяковский, да?

Да, из Маяковского,— сказала Надя и продолжала: — Командир, а ты зришь вперед на десятилетия.

Может быть. А пока я вижу, что Торбеевский лес для нас кончился, прощаясь, снимем шапки перед погибшими и перед ним.

Иван встал. За ним поднялись все и не спеша тронулись в путь...

Шли на запад. В поредевшем лесу буянил ветер: кружил взбитый ногами снег, швырял его в лица людей, злился, ударяясь о голые ветки осин, тоскливо свистел в мелколесье. Горестно и бесприютно в такую ночь под открытым небом. Вскоре лес кончился, пошли полем. Совсем рядом темнели избы деревни Чаусово.

— Зайдем,— решил командир.

Деревня, по старому обычаю, отмечала престольный праздник. В одном из домов собрались под вечер посидеть,, поговорить о том о сем пожилые люди, а с ними некоторые подростки, благо в религиозные праздники это не запрещалось оккупантами. Коля Пушкин и Петя Петровский, два подростка, которым не сиделось дома и на вечеринке делать нечего, возились на улице, меряя силу, и вдруг увидели, что на них смотрят из-за плетня люди в белых маскировочных халатах.

— Немцы в деревне есть? — тихо спросил один из них.

Подростки от неожиданности онемели.

— Не бойтесь, ребята, мы — партизаны. Вот смотрите,— он снял шапку и показал мальчишкам красноармейскую звездочку. Они подошли поближе, и завязался тихий разговор. Страх у ребят мгновенно исчез. Оказалось, что накануне каратели организовали в Чау-сове засаду — весь день и вечер сидели в домах колхозников, из деревни никого не выпускали. А в этот вечер только переводчик со своей подругой и двумя полицейскими для порядка приехал на эти посиделки.

Тут же родилась идея устроить переводчику, полицаям, а заодно и их прихвостням такое «веселье», чтобы им и всем чертям тошно стало.

— А ну-ка, парни, крикните погромче, что деревня горит,— сказал другой партизан, поменьше ростом.

Подросткам затея понравилась. Услыхав их крик, участники вечеринки ринулись на улицу. У крыльца с двух сторон стояли партизаны с автоматами. Люди поняли, в чем дело, и молча расходились по домам. Переводчик тоже выглянул из сеней и, увидев партизан, спрятался во дворе под сеном. Его тут же нашли. Полицейские, бросив оружие, разбежались. Во дворе стояла запряженная лошадь, партизаны положили в сани пулемет, винтовки полицейских, те запасы, что сумели вынести из лагеря, и продолжили путь.

Еще сидя у разоренной землянки 8 ноября, Суетнов понял, что сохранить отряд до весны в Торбеевском лесу они не смогут, следовательно, придется вывести партизан в Вяземский или Холм-Жирковский район, связаться с Артеменко и уже там решить, уходить ли на зиму в Вельские леса, где сосредоточились все остальные отряды оперативной группы, или продолжать маневры по перелескам соседних районов.

Отдыхали в лесу близ Курьянова. Костер разжигать нельзя — опять сидели плотной кучкой, переговариваясь шепотом. Разведчики ушли выяснять обстановку, девушкам поручили конвоировать переводчика-немца — командир считал, что хороший переводчик стоит любого офицера, и собирался отправить его через линию фронта. Но, как говорится, беда не приходит одна: выяснилось, что связи со штабом армии нет — рация отказала. Потеря связи лишала отряд поддержки Большой земли в самое трудное время.

Ночью часть партизан во главе с командиром снова ушла в разведку. Сведения, добытые разведчиками, не утешали: в Вяземском районе свирепствуют крупные подразделения карателей. Оставаться здесь опасно и бесполезно. Надо уходить. Куда? Еще осенью Суетнов узнал о существовании отряда или группы партизан в Григорьевском сельсовете Андреевского района, приходили оттуда в Торбеевский лес связные, Иван предложил им тогда действовать совместно, но встретиться с командиром группы так и не успел. С ответным визитом ходил туда Саша Иванов. И вот теперь командир направил Иванова, Куленева и Щербакову в Григорьевский сельсовет с заданием — связаться с местными партизанами и разведать обстановку в той части района.

На третью ночь, как договорились заранее, Скрипка с пятью бойцами пошел встречать Иванова, а привел в лес Володю и Васю — двух военнослужащих. У Володи свежая рана на ноге. Зина сделала перевязку, мужчины нарубили еловых веток и поставили еще один шалаш, чтобы укрыть раненого. Суетнов присел на кучу лапника у шалаша. Подошел Скрипка.

— Связи нет, значит, самолета не будет. Что делать с переводчиком?

— Возьмем с собой,— ответил Суетнов.

— Хотел бы знать куда? — не успокаивался Скрипка.

В ответ молчание.

— Командир, тут недалеко есть лесной завал и землянка,— подал голос из шалаша Володя.

— Где?

Володя начал объяснять, как найти завал, но Суетнов не был в лесу, о котором он говорил, поэтому Иван обратился к Михайлову:

— Трофим Михайлович, ты знаешь эти места?

— Лес, завал, деревни — знаю, землянку — не видел.

Вскоре цепочка людей двигалась по лесу, Володю тащили на лыжах, принесенных разведчиками. Девушкам показалось, что шли они в ту ночь долго-долго, а прошли всего километров восемь — просто обессилели они без отдыха и пищи. Добрались до деревни Дулово и зашли в дом, что стоял у самого леса. Хозяйка, немолодая приветливая женщина, затопила печь, поставила варить картошку. Мужчины отправились знакомиться со старостой, девушек и немца оставили в доме. Отогревшись, девчата сняли маскировочные халаты, шапки, бушлаты.

— Паненки! — удивился он.

— Партизанки, господин переводчик,— уточнила Аня.

Девушки быстро подружились с хозяйкой, называли ее просто Марфой, а та рассказывала им, что довелось здесь пережить людям за целый год под властью оккупантов и полицейских. Горестные рассказы женщины настораживали девушек. Обстановка в этой части района была куда сложнее, чем казалось простодушной Марфе Тупаковой.

Еще в конце января 1942 года, когда наши войска прорвали фронт противника западнее Ржева и наступали на юг, дивизии 11-го кавкорпуса на некоторое время перехватили автостраду Москва — Минск, части 46-й кавдивизии этого корпуса освободили деревни Дерново, Григорьевское, Ивановское, Ляды, Коробаново. Здесь проходил фронт. Многие мужчины освобожденных деревень пополнили части и подразделения кавдивизии, молодежь и женщины помогали бойцам Красной Армии — вели разведку, собирали оружие.

Не обошлось, правда, без жертв. 4 февраля на дороге из освобожденного Дернова в Мокрое, где были еще фашисты, оккупанты схватили Ксению Николаеву и Анну Донскую, жительниц села Григорьевского. На допросе разведчицы не признались, к кому и зачем шли в Мокрое. Однако допрашивавший офицер почему-то заподозрил, что с ними связана Таня Мельникова — дочь старосты этой деревни. Он приказал разведчиц повесить, а Таню привести к месту казни. Вешали девушек на липах посреди деревни. Видеть эту ужасную расправу никто не хотел — люди попрятались в дома, только Таня Мельникова под конвоем гитлеровских палачей, словно онемевшая, стояла посреди улицы. На третьей липе, рядом с девушками, каратели повесили советского военнослужащего, которого привели откуда-то в то же утро. Имя его. осталось неизвестным. 28 февраля оккупанты арестовали на дороге, ведущей из деревни Мокрое в Пищиково, и расстреляли колхозника П. Т. Семенова и учителя А. К. Коренева. Жителям деревень под страхом смертной казни запрещалось общение даже с родственниками, проживающими в других деревнях.

Весной фронт отодвинулся к границам Холм-Жирковского района. 2 июля 1942 года гитлеровские генералы начали операцию «Зейдлиц» с целью уничтожить советские войска, оборонявшие плацдарм юго-западнее Ржева. Частям 39-й армии и 11-го кавкорпуса пришлось вести тяжелые бои и пробиваться из окружения.

С уходом их из этого района здесь активизировалась деятельность оккупантов, полиции и вражеской агентуры.

5 сентября у села Григорьевского в перестрелке с врагом погибли лейтенанты А. В. Иванов и В. Д. Сухов из 39-й армии, а 23 сентября в Дулово прибыл отряд гитлеровцев. Они арестовали жителей деревни И. С. Чер-ноусова и Е. А. Парменова, увезли их на допрос в село Высокое, где в то время располагался штаб вражеской части. После допроса их, раздетых и разутых, вывели за село и расстреляли.

В октябре отряд карателей нагрянул в Пищиково. Первым они арестовали четырнадцатилетнего Сашу Кононова, потом обыскали дома молодых женщин — Анастасии Ивановны Кононовой и Натальи Наумовны Архиповой. По мнению жителей деревни, ничего подозрительного при обыске не нашли, но и Сашу, и женщин увезли на допрос. Родные нашли их трупы со следами пыток.

19 октября к Новодугину пробиралась группа десантников под командой лейтенанта Веленгера Хуана Иглесиаса и политрука Гавриловича, которая остановилась на отдых в лесу около Дулова и тут же была окружена карателями. Десантники отчаянно сражались, в неравном бою они погибли почти все — вырвался из кольца врагов и пришел в отряд «Реванш» только Аль-берто Гонсальэж.

Эти факты говорят о том, что в районе деревень Мокрое — Дулово у гестапо были осведомители. В Березках часто квартировал карательный отряд, командовал которым фашистский офицер, а подручным у него был предатель с русской фамилией. В ту ночь староста деревни Дулово не все рассказал Суетнову, но разговор с ним все равно насторожил Ивана.

Утром партизаны изучали лес около Дулова, нашли маленькую землянку, в которой могли поместиться три-четыре взрослых человека, вместо двери — узкий лаз, запасного выхода не было.

— Мышеловка! — сказал Суетнов, увидев это тесное и опасное убежище местных партизан.

В землянку поместили Володю, остальные осваивали завал рядом с ней. Высоко подпиленные и согнутые деревья, упираясь верхушками в землю, должны были преградить путь немецким танкам осенью 1941 года. Фашисты обошли этот завал, как обошли противотанковые рвы, что копали женщины и подростки по берегам Днепра и Вазузы. В завале партизаны проторили ходы сообщения, под сучьями пригнутых деревьев разгребли снег и устроили шалаши, в которых можно было укрыться от ветра и даже развести маленький костер — найти лучшее жилье пока надежды не было.

Каждую ночь, как всегда, партизаны шли на задание — результаты вылазок не радовали. Кругом были оккупанты. 27 декабря командир отряда решил отправить через фронт радистку с неисправной рацией и последними сведениями о противнике. Для охраны ее и рации Суетнов послал 12 партизан во главе с Андреем Орловым.

К Марфе в Дулово ходили каждый вечер по очереди — погреться и поесть теплых щей. В тот вечер пошли впятером — Суетнов, Антонов, Гонцов, Костюхина и Григорьев. Не успела Марфа поставить на стол миску со щами — в наружную дверь постучали. Марфа открыла дверь в сени и, не выходя из избы, спросила:

Кто здесь?

Свои. Открой!

Нет, не так проста была Марфа. Молча, взмахом руки, она показала Суетнову на второй выход из дома и шагнула за порог, партизаны выбежали во двор. Гонцов первым перепрыгнул через сруб бани, состоявшей из четырех венцов, сбил прикладом метнувшегося к нему карателя, схватил Зину за ворот бушлата и перетащил через бревна. Все бежали к лесу. Из деревни наперерез им спешили каратели на лыжах. Добежав до отдельно стоявшего сарая, партизаны открыли огонь и стали отходить по одному, благо лес был рядом. Лыжники залегли.

Суетнов, отстреливаясь, продвигался к лесу последним. Каратели плотным огнем отсекли его от группы, и он уходил в сторону, был из виду. Небо расчерчивали трассирующие пули, стрельба усиливалась. Прогремел взрыв, за ним — другой.

— Командир пробивается,— отметил Антонов.— Надо ему помочь.

Партизаны продвигались по лесу к тому отрогу, куда, по их предположению, отходил командир.

Услышав стрельбу, Кошечкин и Скрипка тем временем вывели бойцов из завала — все были готовы вступить в бой, но каратели обстреливали лес и овраг, укрываясь за деревенскими постройками.

Суетнов оторвался от карателей. Увидев товарищей, остановился и присел на ствол сваленного дерева. Зина подошла к нему. Командир, согнувшись, откашливался, на свежем снегу темнели пятна крови.

Иван, ты ранен?

Нет. Пройдет...

Тебе отлежаться надо.

Уходить надо. Немедленно.

Всего несколько минут Суетнов позволил себе отдохнуть, и отряд двинулся из лесу. Володю тащили на лыжах. Без движения он коченел от холода и мог замерзнуть в пути. У деревни Мокрое Суетнов остановил отряд, командир й Несколько партизан с Володей зашли к старосте Никифору Мельникову. Никифор лежал на печке.

— Отец,— обратился к нему Суетнов,— у нас раненый, надо где-то спрятать его.

— Куда я дену раненого?

— Положи на печь, за свою спину! — посоветовал Иван.

В голосе командира Мельников уловил приказ, да и сам понимал, что раненого спасать надо, только очень уж много довелось ему слышать, что за малейшую помощь партизанам грозит казнь.

— Пусть остается...

Володю накормили, перевязали рану. Никифор слез с печки и стал копать яму под полом. В яме сделали постель, утром раненый залез в яму. Ночью он вылезал в комнату, днем лежал под полом.

Партизаны спешили покинуть окруженный врагами район. Переводчик, когда в завале поднялась тревога, поняв, что отряд остальных после допросов расстреляли недалеко от Анисимова.

После расстрела жителей деревни Мокрое Володя собрался уходить из дома Мельниковых. Жена Никифора, Марфа Павловна, и взрослая дочь Таня помогли ему сделать костыли из ухватов и ночью проводили в дорогу. Его арестовали в Григорьевском. Каким-то образом оккупанты дознались, что он скрывался в Мокром. 17 января каратели окружили дом Мельниковых. Марфу Павловну и Таню вывели из дома и расстреляли за двором. В доме осталось четверо сирот: старшей, Марии, было пятнадцать, младшему, Анатолию,— два года. Каратели свирепствовали.

23 января за связь с партизанами они расстреляли Бориса и Дмитрия Стуловых из Григорьевского, Сергея Бутова из Александровского2.

Не сумев поймать партизан, каратели, чтобы выслужиться перед начальством, расправились с безоружными патриотами и распространили слух, что разгромили партизанский отряд. По всему было видно, что и полицейские уверовали в свою безнаказанность, потому что вели себя нагло: обирали население, пьянствовали. Но однажды партизаны вернулись сюда, сделали остановку в лесу юго-западнее Ивановского.

...Был обычный зимний день. Негодяй, о злодеяниях которого хорошо знали в округе, изрядно опохмелившись, ехал из Березок в Дулово к друзьям продолжать попойку. Развалившись в санях, он пел во весь голос. Лощина, редкий кустарник, неприметный стожок сена. Возница, тоже нетрезвый, не слыхал выстрела, но песня оборвалась на полуслове, и он, оглянувшись на буйного «начальника», увидел запрокинутую голову с пятном крови на лбу. Испуганный возница круто развернул лошадь и помчал обратно в Березки. Увидев предателя мертвым, жители деревни облегченно вздохнули.

В ХОЛМ-ЖИРКОВСКОМ РАЙОНЕ

В одну из последних январских ночей 1943 года партизаны без потерь перешли в лес к Ново-Мишневу на границе с Холм-Жирковским районом. Разожгли костер. Уставшие бойцы дремали, пригревшись у огня. Командир спать не мог, хотя знал, что каратели дальше деревень Дулово и Мокрое не пойдут. Следы партизан они будут искать завтра, днем.

Сквозь голые верхушки деревьев сверкали звезды, белела полоса Млечного Пути. Суетнов любил звездное небо, по звездам он ориентировался и определял время, они светили ему в ночных походах, боевых операциях, при них он лучше видел и яснее мыслил.

В ту нелегкую звездную ночь он прощался со многими друзьями, кого оставлял под соломенными крышами тумановских и новодугинских деревень, и мог бы сказать им, что последние месяцы он и его товарищи прожили не зря — три военных эшелона противника пустили под откос подрывники Антонова, два — группа Лопатина, и еще семь раз они останавливали движение поездов, в результате уничтожено 10 паровозов, около 170 вагонов с техникой, боеприпасами, имуществом и гитлеровскими солдатами. Кроме того, урон врагу они наносили на большаках и проселочных дорогах, рвали связь, уничтожали предателей, вели активную разведку и регулярно информировали штаб армии и оперативную группу Артеменко о передвижении противника в этом районе. Что же дальше? Какие испытания предстоят им теперь?

Несколько дней 17 партизан, оставшихся с Суетновым, передвигались по заснеженным лесам Холм-Жирковского района, запутывая следы, останавливаясь каждый раз на новом месте. Вечером жгли костры, прогревали землю и отдыхали на маленьких островках оттаявшей земли, укрываясь еловыми ветками. И это в январские морозы! Когда убедились, что каратели потеряли их след, начали осваивать новый район, искать новых друзей.

Дождавшись темноты, Суетнов, Григорьев, Вергунов и девушки отправились в деревню Симоново. Дом, с которого решили начать знакомство, присмотрели еще днем. Вергунова и Григорьева оставили на посту у сарая, остальные зашли в избу. Прошло немного времени, и постовые заметили двух мужчин, шагавших через огороды прямо к сараю.

Hosted by uCoz